Сахиб Джамал - Черные розы

— Где ты пропадаешь? — набросился он на Надира. — Целый час разыскиваю тебя по всему саду. Идем скорей, нам прислали обед с ханской кухни. — И, радуясь предстоящему пиршеству, добавил: — Будем кушать плов с шафраном и цыплятами да вдобавок пить шербет. Пойдем скорей, мой быстрее руки.

Надиру было не до еды.

— Ешь один, я не хочу, — сказал он угрюмо.

— Как ты смеешь отказываться? — вскипел конюх. — Мне приказали обедать только с тобой. Понимаешь ты это? Дикарь ты, а не человек! Разве можно отказываться от ханского плова? Впервые они так раздобрились, а ты ломаешься как девка. — И хотя Надир его не слушал, он продолжал: — А, видать, ты понравился хану-саибу, хоть и хотел его убить. — Он с изумлением посмотрел на Надира и покачал головой. — Ну и герой!.. Всех удивил. Сказать тебе правду, если бы я был Азиз-хан, я бы прогнал тебя.

Надир молча провел рукой по флейте, заткнутой за кушаком, и вздохнул.

Большое блюдо с едой стояло на скатерти. Вокруг него Дивана разложил разломленные пшеничные лепешки. Рядом глиняный кувшин с ледяной водой из горного источника и целая гора зелени: лук, редис, огурцы. Захватив пятерней белый пушистый рис, окрашенный ароматным шафраном, конюх, дразня Надира, проглотил его.

— Хорошо, я поем, но только сначала ты угостишь Амаль.

Дивана удивленно взглянул на Надира, секунду поколебался, потом проворно вскочил, положил еду на другое блюдо и умчался в лачугу.

— Ты молодец, — сказал он, вернувшись обратно, — правильно поступил. Амаль — хорошая девушка и заслуживает самого большого внимания. Ну, а теперь пообедаем и мы.

Надир неохотно потянулся к еде. Когда вкусное блюдо было съедено, Дивана поставил кипятить чай.

Вдруг откуда-то донеслась колыбельная песня. Чистый, приятный девичий голос заставил Надира встрепенуться.

— Это Амаль, — тихо, словно боясь спугнуть соловья, произнес конюх. — Укладывает спать свою куклу…

Надир с трепещущим сердцем вслушивался.

— Как поет, как поет!.. — восторженно заговорил Дивана, повернувшись к Надиру, и осекся.

Из сомкнутых глаз Надира по щекам скатывались крупные слезинки…

— Ты что, сумасшедший? — резко тряхнул его за плечи конюх. — Она играет с куклой, а ты…

Надир не ответил. Растянувшись под тенью чинары, подложив под голову руки, он до боли в глазах разглядывал небо, продолжая прислушиваться к голосу Амаль. Перед его глазами дрожал знойный воздух, и в нем расплывался, то уходя, то вновь возникая, облик Амаль.

— Я отнесу хозяевам блюдо, а ты следи за чайником. Как закипит, завари зеленого чаю, — дал ему поручение Дивана и тут же наставительно добавил: — Да только смотри не давай чаю кипеть, не то испортишь.

Конюх давно ушел. Вода в чайнике наполовину выкипела, а Надир все лежал. Машинально он достал свою флейту и поднес ее к губам. Вдруг вспомнил о просьбе матери, вскочил, минуту поколебался и стремглав бросился в лачугу, к Амаль. Остановившись у ее дверей, он затаив дыхание наблюдал за девушкой. Та сидела посреди комнаты и баюкала куклу. Кукла была большая и лежала на ее руках, словно ребенок. В Надире все перевернулось, затрепетало. Он почувствовал себя, словно в зарослях, охваченных огнем: найти спасение можно было, лишь пройдя сквозь пламя, презирая смерть.

Вокруг ни единой души, а Амаль всего в трех шагах… Они одни, и кукла им не помешает. Что делать? «Воздержись, не входи…» — шептал ему рассудок. А сердце толкало вперед: «Иди, будь смелей! Не бойся гнева родителей. Любовь требует подвига!»

И, прошептав «бисмиллах», Надир громко кашлянул и перешагнул порог. Амаль в страхе прижала куклу к себе, громко спросила:

— Дивана, это ты?

— Нет, это я, Надир!

Голос его так дрожал, что Амаль сразу почувствовала неладное.

— Что с тобой? Что случилось? — не менее взволнованно спросила девушка, прикрывая лицо руками. — Опять неприятности с ханом?

— Нет, Амаль! — застенчиво и виновато ответил Надир. — Я пришел узнать… Спросить тебя… — Он замялся и после секундной паузы, овладев собой, выпалил: — Ты — моя Лейли, и я хочу отдать тебе свои глаза, сердце, всего себя. Я люблю тебя!.. — Сказав это, он почувствовал себя проваливающимся в бездну, сердце его бешено колотилось.

Девушку охватил страх. «От безумца, который чуть не убил хана, всего можно ожидать», — мелькнуло у нее в голове. «Ну, нет! Я не допущу, чтобы он опозорил меня, осрамил седую бороду отца».

— Выйди за порог! — произнесла она громко. Голос ее звучал твердо, повелительно.

— Хорошо, я выйду, но мне нужно поговорить с тобой.

— Я выслушаю тебя, но сначала за порог!

— Амаль, я люблю тебя больше всего на свете. Я готов день и ночь петь для тебя… для своей Лейли, — говорил Надир, стоя у порога лачуги.

Бессвязная речь Надира волновала девушку. Но вместе с тем она дрожала от страха, краснела от стыда. Слова Надира отдавались в ее груди подобно далекому глухому звону колокольчика каравана. Ей было и приятно и жутко.

Амаль сознавала, что кочевник — свободный человек. Душа его, как вольная птица, легкой стрелой несется к небу. Любовь кочевника горит ярким, чистым огнем, властно притягивает к себе. Но она не ответит ему взаимностью.

— Надир, я признательна судьбе за твою любовь, — заговорила она, — но мне нельзя думать о любви. Ищи себе девушку зрячую, красивую.

— Ты самая красивая, Амаль.

— Ты заблуждаешься, Надир.

— Амаль! Ну будем, как брат с сестрой!

— Нет, это невозможно.

— Жизнь моя!..

— Горе твое!

— Счастье мое!..

— Печаль твоя!

— Люблю тебя!..

— Не мучай меня!

Суровый отпор девушки острым копьем пронзил сердце Надира. Подобно тому как буря заволакивает небо черной мглой, так и разум его помутился. О судьба! Тысячи огней жгут его душу. Неужели он должен отступить? Нет, невозможно! Он бросился к Амаль, поймал ее руку, начал осыпать поцелуями.

— Отец! — закричала Амаль, вырывая руку, вся дрожа, прижимаясь к стене.

— Амаль, я готов на все… Моя решимость тверда, как булат… Как оленю не уйти от моей пули, так тебе не спастись от моей любви. Клянусь молоком матери, прахом отца, клянусь чистотой своей любви — приму тысячи ран от врага, но не откажусь от тебя! Не откажусь!..

Сказав это, Надир метнулся в сад и исчез в его густой листве.

Случается в жизни, человек, как бутон цветка, схваченный морозом, не может раскрыться. Так было и с Амаль. В груди у нее зеленел росток жизни, который тянулся к свету, солнцу и цветам. Но слепота сковывала все ее стремления и обрекала на страдания. Греться у костра любви и обжигаться ее огнем, как это делает дочь хана, для нее, приговоренной судьбой к вечной темноте, невозможно! Любовь — это злой демон, от которого надо обороняться всеми молитвами даже таким, как Гюльшан.