Альва Бесси - Антиамериканцы

— В таком случае уже сейчас можно сказать, что я конченый человек.

— Почему? — удивился Табачник.

— Взгляните на меня. Разве я похож на Роберта Тейлора или хотя бы на Адольфа Менжу?

— Я лично ничего плохого в вашей внешности не нахожу, — сказал Сэм. — Но давайте возвратимся к нашей теме. Проведем инструктаж, как эго делается в армии. Вы ведь служили в армии?

— Вы спросили меня, почему я считаю, что комиссия не имеет права задавать такие вопросы. Мне кажется, один из голливудских деятелей очень неплохо ответил на это. Он сказал что-то о тайном голосовании и о том, что сам генерал Эйзенхауэр отказался ответить на вопрос, за кого он голосовал — за республиканцев или за демократов, а раз Айк мог так сделать, то…

— Да, это была шутка по адресу Эйзенхауэра… Так вот, если вы убеждены, что первая поправка запрещает проводить расследование ваших политических убеждений…

— Меня по-прежнему беспокоит, — перебил Бен, — что большинство публики не поймет, почему человек — коммунист он, республиканец или даже вегетарианец — не может сказать об этом открыто. У нас в стране существует старая традиция говорить то, что думаешь.

— Хорошо, мы обсудим и это, — согласился Сэм. — Я буду изображать комиссию, а вы свидетеля.

— Вот именно — свидетеля, — сказал Бен. — Господин председатель, вы можете броситься на меня, как бык, завидевший красное…

Бен возвратился в свою комнату на 15-й улице около семи часов. Открыв дверь ключом, он увидел, что в его старом кресле сидит Сью Менкен.

— Здравствуй! — сказала она.

— Кто тебя впустил?

— Боже, до чего романтично! — иронически воскликнула девушка. — Миссис Горнштейн. Кто еще? Ведь ты мне не давал ключа.

— Испортишь ты мне репутацию у моей квартирной хозяйки, — улыбнулся Бен.

— Твоя репутация и без того уже испорчена. Ты что, не читаешь больше газет?

— Газеты уже знают?

Сью передала ему «Уорлд телеграмм» и показала сообщение, где упоминалась его фамилия, а также фамилии еще нескольких человек, вызванных комиссией на следующее утро. Ни одна из этих фамилий ему ничего не говорила. Бен опросил у Сью, знает ли она кого-нибудь из названных, но Сью отрицательно покачала головой.

— Но я знаю кто дал показания против тебя, — сказала она.

— Знаешь?

— Конечно. Человек, который виноват в том, что год назад ты с такой безумной страстью бросился в мои объятия.

— Зэв?

— Конечно.

— Почему ты так думаешь?

— Это ясно как дважды два четыре.

Бен покачал головой и сел на кровать.

— Нет, я не верю.

— Почему?

— А почему он должен давать показания против меня?

— Разве для этого ему нужны какие-то причины?

— Разумеется! — негодующе ответил Бен. — Ничего не делается просто так. — Он серьезно посмотрел на нее и спросил: — Ты не встречалась на днях с) какими-нибудь интересными молодыми людьми?

Сью покачала головой и засмеялась.

— Целыми днями я только и знаю, что примеряю узкие платья толстым домашним хозяйкам в магазине Клейна. У меня просто нет возможности видеть молодых людей, если не считать администратора магазина. А он такой, что и смотреть-то не хочется! А почему это тебя интересует? — спросила она, став внезапно серьезной. — Ты что, хочешь познакомить меня с каким-нибудь одиноким миллионером, который не страдает, как ты, пуританскими предрассудками?

— Пойдем куда-нибудь пообедаем, — поднялся Бен, — и я скажу тебе, почему считаю невероятным, чтобы Лэнг выдал меня.

— Считаешь невероятным? Смело сказано. Разве ты не поссорился с ним в прошлом году?

— Поспорил, а не поссорился. Но вообще-то говоря, он человек с нечистой совестью. Ему очень хочется забыть, что он выходец из рабочей среды, но он не может этого забыть и никогда не забудет.

— Раньше я знала, что ты пуританин, а сейчас я вижу, что ты к тому же еще и очень наивный человек.

— Да прекрати ты эти разговоры, а то я тебя ударю! — воскликнул Бен.

— Ты не позволяешь себе говорить что-нибудь предосудительное о Лэнге только потому, что ты выходец из мелкобуржуазной среды и стараешься забыть об этом. Ты думаешь, что я не пойму тебя. Но я не идиотка. Если я глупо веду себя с тобой, то я вовсе не дура, когда речь идет о людях, с которыми я ничем не связана.

— Ну, хорошо. Объясни тогда, почему ты думаешь, что Лэнг дал показания против меня.

— Ну что ж, и объясню, — ответила она, когда они вышли из комнаты и спускались по лестнице, — хотя вряд ли ты поймешь.

— А почему бы и нет? — спросил Бен, в то же время подумав: «Я должен повидать Зэва».

— Потому что ты не можешь забыть, что Лэнг неплохо вел себя во время испанских событий, а ты чертовски сентиментален, когда речь заходит об Испании; потому что он одолжил тебе денег и хорошо относился к тебе; потому что ты только тогда замечаешь плохое в людях, когда тебя как следует стукнут по башке.

— Ну что ж, стукни, — засмеялся Бен…

Когда на следующее утро Бен вошел в зал заседаний в судебном здании на Фоли-сквер, перед ним среди присутствующих промелькнуло лицо Сью. Он хотел повернуться и уйти, но Сэм Табачник схватил его за руку и повел туда, где стояли стулья для свидетелей.

Бен почувствовал, что у него пересохло во рту и засосало под ложечкой, как перед боем в Испании и в Германии. «Иначе и быть не может», — подумал он. Бен огляделся в уверенности, что Лэнг в зале, но не увидел его. Накануне вечером Сью уговаривала Бена не звонить писателю. Однако, расставшись с девушкой, он все-таки заглянул в телефонный справочник, но номера телефона Лэнга не нашел.

В зал вошли члены комиссии, фотографии которых он так часто видел в газетах и в киножурналах еще в октябре. Бен взглянул на своего адвоката, и тот, не улыбаясь, коснулся рукой его колена.

Внезапно вспыхнул ослепительный свет юпитеров. Позади восседавших, словно на тронах, членов комиссии Бен увидел несколько кинокамер. Откуда-то появилась толпа фоторепортеров, и члены комиссии, с деловым видом склонившись над бумагами, начали позировать перед кинокамерами.

Один из фоторепортеров щелкнул аппаратом перед носом Бена и крикнул:

— Алло, Блау! — Бен удивленно взглянул на него. — Грин из «Глоб тайме», — представился фоторепортер.

«Какого черта я тут торчу? — подумал Бен. — Зачем столько средств выбрасывается на этот балаган? Уж, конечно, не ради Бена Блау и тех, с виду самых обыкновенных людей — зрителей или свидетелей, которые сидят в зале». Он вспомнил фразу одного из голливудских деятелей: «Вот мы и дожили до американских концлагерей».

Вся обстановка в зале напоминала судилище: перед членами комиссии, несколько ниже помоста, на котором они сидели, — стул для свидетеля, за загородкой — места для присяжных заседателей, занятые сейчас журналистами, стенографистки, американский флаг и флаг штата Нью-Йорк в специальных подставках по бокам помоста…