Маркандэй - Коробочка с синдуром

— Такого гороха еще никогда у нас не бывало — до того крупный, что стручки чуть не падают на землю. А какой густой — межи не видно! Если поможет всемогущий, в этом году уже не придется бедствовать…

Рамджатан угрюмо молчал.

Прополоскав рот и набив табаком чилам, он сказал жене, направляясь к двери:

— Там в узелке горох. Разрежь-ка тыкву да свари с горохом.

Усевшись во дворе на круглую циновку, Рамджатан закурил хукку. Смеркалось. Вокруг было безлюдно и тихо. Пилайя, положив морду на вытянутые передние лапы, сонно закрывал глаза. Тишину нарушало лишь бульканье воды в хукке.

В голове Рамджатана проносились путаные, тревожные мысли.

И что за проклятая жизнь! Работаешь-работаешь не покладая рук, растишь-растишь урожай на чужой земле — и какая же награда за все труды? Хорошо еще, если заработаешь себе на рис. Вот если бы и в самом деле получить хоть немного земли! Ведь обещал же ему тхакур, да можно ли верить его обещаниям? Но как не поверить словам почтенного Виноба Бхаве — этого удивительного старца с усталым лицом, покрытым сетью глубоких морщин? Если бы сейчас святой старик был с ним, то, наверно, не ныли бы от усталости ноги, не лезли бы в голову тревожные мысли. С какою радостью согласился бы Рамджатан на собственных плечах носить из деревни в деревню это живое воплощение бога на земле! Великой силой наделен этот немощный с виду старик, если его слово так подействовало даже на скрягу тхакура!..

Рамджатан затянулся в последний раз, потом размел землю вокруг себя. Собрав щепки, сухой помет и траву, он сложил все это в кучу и, выбив из чашечки жарко тлеющий клубочек табака, принялся раздувать костер.

Из хижины вышла Джасванти, но тут же поспешно натянула на лицо конец сари и снова скрылась за дверью. Рамджатан оглянулся: во двор входил крестьянин с их улицы, по имени Дона Махто. Рамджатан вскочил и, стряхнув с циновки пыль, расстелил ее, словно для желанного гостя, поближе к костру, а затем принялся набивать табаком свой чилам.

— Некогда мне сидеть, брат Рамджатан, — заговорил Махто, подходя. — Увидал тебя во дворе, вот и зашел пожелать тебе доброго здоровья. Слыхал новость?

Рамджатан постарался изобразить на лице удивление.

— Нет, ничего не слыхал, брат Махто. Ну, рассказывай поскорей.

— Говорят, к нам идет святой человек Виноба. Собирать землю будет. Говорят, даже наш тхакур уже пожертвовал целых десять бигхов!

— Да ну! — воскликнул Рамджатан, делая изумленное лицо.

— А как только Виноба соберет землю, в деревне создадут комитет. Вот этот-то комитет и станет наделять землею тех, у кого ее нет. Смотри же, не упусти случая!

— Да что ты говоришь, брат Махто! Неужели же и я наконец буду иметь собственную землю! — Рамджатан задыхался от радостного волнения, так и распиравшего ему грудь.

— Говорю — значит, знаю, — с многозначительным видом сказал Дона Махто. — Потолкуй сначала с тхакуром. Может, и ты заживешь по-человечески.

Дона Махто вскинул на плечо свою бамбуковую палку и важно пошел со двора. Проводив его до соседней хижины, радостный Рамджатан почти бегом вернулся к себе во двор, не переставая повторять имя заступницы Бансатти.

Солнце садилось. В его косых лучах широко расстилался изжелта-зеленый, а кое-где уже золотой, словно слой сливок на молоке, простор полей. А над полями, будто гигантские руки, протянулись с неба голубовато-дымчатые полосы дождя. Потянуло холодным ветром; он дул напористо и ровно, точно разматываясь с какой-то огромной катушки. Коза зябко вздрагивала, а Пилайя свернулся клубком у самого костра, зарывшись носом в свой пушистый хвост.

Рамджатану хотелось поскорее накормить козу и сбегать на соседнюю улицу — разузнать, когда будут давать землю. Ведь Дона Махто мог рассказать уже в деревне, что скоро и к ним придет святой старик Виноба. Воображение рисовало ему картины одну заманчивее другой: вот он уже богатый крестьянин, у него в хозяйстве два вола, да такие, что рукой до рогов не достать, а на шеях у них звонкие колокольчики — уж колокольчики-то он обязательно купит! Неплохо было бы завести и хорошую корову: ведь топленое масло да кислое молоко нынче в цене… Но он тут же постарался отогнать эти мысли и даже рассердился на себя: не спеши, брат Рамджатан, не обольщайся! Дадут — бери, но не забывай, что и земля, и чистота помыслов даруются человеку свыше, всемогущим богом. Ему вдруг вспомнилось, кем был дед нынешнего тхакура. Случалось, у него даже и горстки муки не бывало. Рассказывают, старик по целым дням ходил со двора во двор, выпрашивая щепотку табаку для чилама. Но однажды человеку повезло: пахал он как-то в поле и вдруг в кустах, на обочине своего участка, увидел англичанина и с ним белую женщину, еле живых от голода и жажды. Сперва он перепугался, хотел бежать в деревню, но они издали показали ему серебряную рупию и знаками объяснили, что им нужно. Несколько дней старик прятал их в своей хижине — уж конечно, не из милосердия, а за хорошую плату. Этот-то англичанин и устроил его судьбу. Дал ему денег, а деньги это земля!

Да, все на свете в руках всевышнего: если уж суждено получить землю, то обязательно получишь ее. Рамджатан снова повеселел. Значит, правильно он поступил, сделав так, как сказал тхакур. Рамджатан арендовал у него всего лишь один бигх земли, но Джасванти очень гордилась тем, что ее муж не батрак и что у них есть земля, хотя бы и арендованная. И вот сегодня тхакур вынудил его отказаться от своего участка. Но Бансатти-махарани, видно, решила не оставить его своей милостью…

Услышав чьи-то шаги за спиной, Рамджатан вздрогнул всем телом — рядом стояла Джасванти.

— Что сказал тебе Дона Махто? — нетерпеливо спросила жена.

Рамджатан сразу вернулся с небес на землю. Прежняя тоскливая тревога охватила его. Он быстро и настороженно глянул на жену: уж не рассказал ли ей кто-нибудь о его разговоре с тхакуром? Что будет, когда Джасванти узнает об этом?

— Что сказал мне Дона Махто? Да так, ничего особенного, потолковали о том о сем… — упавшим голосом ответил Рамджатан, опустив глаза, и поспешно отошел к костру.

Через несколько дней по всей деревне только и было разговоров, что о бхудане и о том, кого будут наделять землей. Подумать только: тхакур пожертвовал целых десять бигхов своих заливных лугов! Сам господин судья превозносил его щедрость до небес и собственноручно возложил на него гирлянду из живых цветов. Теперь в газетах напечатают фотографию тхакура, чтобы люди узнали о его щедром даре.

По всей деревне шли ожесточенные споры.

Возле небольшого костра за околицей сидели трое: Рамджатан, Дона Махто и старик Гхурху. Рядом лежала чья-то пятнистая собака, а неподалеку играла маленькая девочка.