Маркандэй - Коробочка с синдуром

— Очень уж пить хотелось, — смущенно сказала она и, снова придвинувшись к стене, села с таким видом, будто только что проснулась. Утолив голод, дети сразу оживились. Банки убежала во двор играть, а Мохан, то и дело падая, тщетно пробовал встать на свои кривые ножки. Взгляд Басана был прикован к влажно поблескивающему дну пустой миски. Наконец он с трудом отвел глаза и встал.

«Наверно, думает, что я сыт, — с глухим раздражением подумал он, взглянув на жену. — Только себя жалеет…»

— Почему Банки до сих пор не выпустила козу? — сердито проговорил Басан.

— А куда ее выпустить? Кругом-то ведь голая земля, — с трудом поднимаясь на ноги, устало проговорила Раджи. — Даже листьев манго не достать. У кого деревья, тот разве даст?.. Вчера Банки сломала было ветку в саду у Ганеша-бабу, так его сынок чуть руку не вывихнул у бедняжки…

— Сын Ганеша-бабу? — хрипло переспросил Басан. Он чувствовал страшную усталость, а голова, кажется, готова была расколоться от, невыносимой боли. — Ну ладно, я ему еще припомню! — лицо Басана потемнело от гнева.

— Время такое, что поделаешь, — вздохнула жена. — Сейчас и свои-то о родстве забывают, а они ведь нам совсем чужие!

Раджи говорила ровно и негромко, но Басану почему-то слышалась в ее голосе скрытая насмешка. Он почувствовал, как со дна его души поднимается глухая, беспричинная ярость и темной пеленой застилает ему глаза. Вдруг маленький воробушек, звонко чирикая, опустился возле двери и бойко запрыгал по двору. Тот самый воробушек! Крыло его, как видно, зажило, и теперь он весело перепархивал, гоняясь за большой зеленоватой мухой. У Басана сразу отлегло от сердца, и он впервые за весь день улыбнулся.

Подняв с пола тонкую сухую веточку манго, он переломил ее и, сунув в рот кусочек, стал медленно жевать.

— В полдень зубы чистить! Что ты, бапу [39] Бапу — отец, ласкательная форма обращения (хинди). ? — рассмеялась Банки, отвязывая козу. А Раджи, заметив сердитое движение мужа, испуганно проговорила:

— Ты что, так целый день голодный и ходишь? Ни крошки, видно, во рту не было? И мне ничего не сказал. А я-то, глупая, все до капли выпила… За такой грех мне и в аду места не найдется!

— Да что ты!.. Я просто посмотрел, что это за ветки, сухие или сочные… А меня еще утром угостили у старосты.

— Не обманываешь?

— Разве я когда-нибудь обманывал тебя?

Басан старался казаться спокойным. А у самого голова так и разламывалась, и нестерпимая горечь сводила рот. Наверно, от той единственной щепотки жевательного табака, которой угостили его сегодня утром. Придерживаясь рукой о стену, он медленно пересек комнату, толкнул дверь и, пригнувшись, молча вышел во двор.

Мельком взглянув на колышущийся в знойном полуденном мареве горизонт, он, пошатываясь, двинулся дальше — к навесу, пристроенному позади хижины. Тяжело дыша, лежал под навесом его старый вол. Сколько раз за эти долгие годы выходил с ним в поле Басан! Он любил это могучее, послушное животное, как любят верного друга, и каждую весну заново окрашивал ярко-голубой краской его большие загнутые рога. Каким выносливым и неутомимым был когда-то его друг, а теперь от него остались одни только торчащие ребра, обтянутые толстой дряблой кожей, а шея так исхудала, что едва могла держать тяжелую костлявую голову. Сейчас вол неподвижно лежал в тени навеса, вытянув шею и закрыв глаза. И, даже услыхав знакомые шаги хозяина, он не шевельнулся. Лишь изредка он протяжно вздыхал, и тогда из его широких сухих ноздрей со свистом вырывалось натужное дыхание.

Лежавшая рядом с ним тощая телка с трудом поднялась и шагнула к Басану, натянув веревочную привязь. Но Басан только уныло взглянул на нее и отвел глаза: разве может понять бессловесная скотина, почему он пришел с пустыми руками?

Мрачным взглядом окинув свое скудное хозяйство, Басан уселся на ветхую, готовую вот-вот развалиться чарпаи и вдруг, закатив глаза, тяжело повалился на спину. Ему показалось, что его тело становится совсем тонким и невесомым, легким, как высохший лист, и вот уже, подхваченный жарким вихрем, он стремительно уносится ввысь. Он летит, летит, рассекая душный воздух, и вдруг медленно опускается возле огромной груды теплых лепешек — такой огромной, что, даже приставив длинную бамбуковую лестницу, не добраться до ее вершины… Басан жадно протягивает руки, желая скорей набрать побольше лепешек… Но бесшумная толпа каких-то мечущихся взад и вперед теней проворно выхватывает лепешки прямо у него из-под рук… Всемогущие боги! Схватить бы хоть одну! Хоть одну!.. Половину он съест сам, а другой поделится с детьми и женой… Но все стремительней мечутся проворные, жадные тени, и ароматная груда теплых лепешек тает на глазах… Скорей! Иначе ему ничего не достанется!.. Собрав последние силы, Басан, крича, протягивает руки, бросается вперед — и со стоном открывает глаза… Он по-прежнему лежит на старой, продавленной чарпаи, а высоко над ним голубеет безоблачное горячее небо. Значит, это был только сон… И какой страшный сон!

Мучительным усилием Басан заставил себя приподняться, свесил ноги и сел на край чарпаи. Стиснув зубы и крепко зажмурившись, он ждал, пока перестанет кружиться голова. Потом со вздохом огляделся.

Старый вол, закрыв глаза и вытянув шею, по-прежнему лежал под навесом. Телка тщетно рвалась с привязи. Длинные тени уныло протянулись поперек двора. Зной уже начал спадать, багровое солнце почти касалось горизонта. На улице показались люди, и легкие порывы прохладного ветерка изредка доносили невнятный гомон их голосов… Хочешь не хочешь, а надо скорей приниматься за работу.

Не успел он подняться с чарпаи, как из хижины вышла Раджи с большим глиняным кувшином на голове.

— Все отдыхаешь, а нет чтобы подумать о скотине, — сразу напустилась она на мужа. — Весь день шатался где-то, а как заявился, так ничего и делать не хочет!

Басан молча прошел под навес и первым делом отвязал телку. Пошатываясь на худых длинных ногах, она поплелась на выгон. Повернувшись к волу, он освободил его от привязи и толкнул ногою в бок, чтоб заставить подняться. Но старый вол только протяжно вздохнул и даже не приоткрыл глаза. Скрипнув зубами от ярости, Басан схватил стоявшую у стены дубинку и изо всех сил ударил его по исхудалой, жилистой шее. Вол захрипел и стал медленно валиться на бок. Сжимая в руке дубинку, Басан, тяжело дыша, стоял над ним в злобе и растерянности.

Подбежала растрепанная Раджи и с визгливой бранью набросилась на мужа:

— Ракшасы [40] Ракшасы — злые духи. , что ли, оседлали твою несчастную голову? Столько дней скотина голодная, а ты ее дубинкой!

Бросившись к упавшему волу, она дрожащими руками обняла его за шею. Худые плечи ее внезапно затряслись, она повернула к Басану искаженное, залитое слезами, морщинистое лицо: