Иван Катков - Еще один день [СИ]

Я перебежал дорогу и вырулил на Гагарина. Вдоль по улице тянулась длинная колонна "штрафников". Людей, получивших административное наказание. Под бдительным надзором жандармов они сметали с тротуара сухую листву и мазали белилами деревья.

— Глаза убрал! — рявкнул на меня моложавый, косящий под американского копа, жандарменок в темных очках и спичкой в зубах.

От греха подальше я соскочил с тротуара, перебежал дорогу, немного прошел и свернул за торговый центр "Дюшан". На парковке рабочий в сером комбинезоне шумно толкал перед собой гусеницу тележек.

Пройдя мимо суши-бара "Золотой Дракон", уперся в высокую металлическую изгородь с колючей проволокой. За изгородью был слышен топот сапог и хриплый собачий лай. Я задрал голову и увидел электронное табло над воротами: "14–88".

Не трудно было догадаться, что передо мной немецкий НС сектор.

Подтянув манжет куртки, глянул на таймер. Прошло пятнадцать минут. Торопливо зашагал дальше. Марлевая повязка то и дело сползала с носа. Приходилось придерживать ее рукой.

Прошел по подземному переходу, поднялся и двинулся вдоль какого-то заграждения. Что означали символы на табло, я не понял. Белиберда из цифр, букв и математических знаков.

А ведь еще недавно всех этих треклятых секторов, гори они синим пламенем, не было. Вон там, вдоль парка, тянулась улица Удриса. Она делила площадь Маяковского и обрывалась проспектом Победы. На "Победе", помнится, был двухэтажный кинотеатр "Электрон". Он подло располагался неподалеку от нашего универа. И мы, студенты филфака, часто прогуливали лекции, бегая на дневные сеансы. После кино мы заходили в пивнушку напротив, брали по кружке светлого, занимали столик у окна, пили, хрустели сухариками, и, перебивая друг друга, обсуждали фильм.

Ну вот, я почти на месте. Только обогну нотариальную контору и окажусь у банка "Империал".

Пластиковый ремешок на запястье больно натер кожу. Снять бы его, к чертям, и втоптать в асфальт. Да нельзя, заметит патруль- примут в момент.

В банке я простоял в очереди двадцать три минуты. Вдобавок у менеджера завис компьютер. Разделавшись наконец с бумажной волокитой, я вышел из банка. Натянул на морду повязку, запихал квиток в карман брюк и спустился по широкой лестнице. Подул сильный ветер. Повязка слетела с лица и повисла на ухе.

— Сука, — проскрипел я, сорвал ее с уха и зашвырнул в сторону.

Поднял воротник, втянул голову в плечи и зашагал, не разбирая дороги. Я брел почти вслепую. Часто спотыкался о бордюры и едва не провалился в открытый канализационный люк. Ветер собирал листву и лихо подбрасывал ввысь.

Вдруг я боднул кого-то головой в спину. Высокий парень в кожанке отскочил от меня как от прокаженного, замахал руками и ринулся прочь.

— Эй, куда ты, постой, — крикнул я, плюя на все запреты. Но он был уже далеко.

На запястье пискнул таймер. Все. Финиш. Мое время вышло. Скоро вступит в свои права комендантский час. На улице станет небезопасно.

Я побрел домой.

Впереди замаячил милицейский патруль. Взвизгнув, УАЗик тормознул около ювелирного магазина. Из машины вылезли двое постовых и направились ко мне.

— В чем, собственно, дело? — вскрикнул я непростительно интеллигентно, но тут же вспомнил о повязке.

Крепкие руки заломали меня и волоком потащили к машине. Один из постовых, тот, что был покрепче, распахнул заднюю дверцу и толкнул меня в спину. Я упал на жесткое сиденье. Дверца захлопнулась раза с третьего. Двигатель зачавкал, машина подергалась и тронулась. УАЗик трясло, словно мы ехали по распаханному полю.

В отделении меня провели мимо "обезьянника" с хрипящим и корчащимся на полу бомжем и завели в полупустой кабинет. Лысеющий капитан указал на стул. Я сел, настрочил объяснительную и расписался в штрафной квитанции. Полторы тысячи нужно было оплатить до двадцатого сентября. Капитан выпустил меня из кабинета. Я снова прошел мимо "обезьянника". Бомж притих. Может, уснул, а может, сдох. Дежурный у входа надавил на кнопку. Дверь с писком отлипла от стального косяка, и я выбрался наружу.

На улице стало темно и безлюдно. Уже десять минут как стартовал комендантский час. Нужно было скорей бежать домой, а то штрафом бы я уже не отделался.

Опасливо озираясь, едва ли не по стенкам, двинулся в сторону дома. Но не успев пройти и ста метров, как в глаза мне ударил слепящий свет фар. Я прикрыл лицо ладонью. Приглушив свет, патрульная легковушка крякнула.

— Елы-палы, да сколько можно!!!

Я сорвался с места и юркнул в какой-то двор. Я летел по темным, узким проулкам мимо коробчатых пятиэтажек. Стараясь запутать следы, пару раз куда-то наугад свернул и, наконец выбрался к фонтану на площади Ленина.

До дома оставалось всего ничего. Каких-то полквартала.

Немного отдышавшись, рванул через площадь. В голове звенело, сердце выпрыгивало из груди, хлюпали насквозь промокшие кроссовки.

Но у аптеки меня уже ждали. Как только они меня выследили — непонятно.

Снова свет фар и крики:

— Стоять, урод, руки в гору!

Я остановился. И тут, в долю секунды, мне в голову пришла безумная мысль. Я вынул из кармана сувенирную зажигалку и поднял ее над головой.

— Не подходи! — сам от себя не ожидая, заорал я, — у меня граната!

Осторожно ступая, ко мне медленно приближался постовой. Он держал меня на мушке автомата.

— Без глупостей, парень, только без глупостей, — цедил он сквозь зубы.

"Что ты делаешь, — звучало в моей голове, — спрячь сейчас же свою игрушку и подчинись…"

— Назад! Назад! Назад! — вместо этого заблажил я, тряся над головой зажигалкой, — не подходи! Подорву!!!

Боковым зрением я увидел, как его напарник огибает меня, тоже держа на мушке, и заходит сзади.

Потом раздались выстрелы. Такие, словно кто-то полоснул фанерой по батарее. Несколько раз меня что-то ужалило в спину. Я повалился на сырой асфальт, выронив "гранату". Падая, успел заметить, как милиционер нырнул на плаху и закрыл руками голову.

Я криво улыбнулся и все почернело. Жаль, вы не видели моей красноречивой улыбки…

Всю жизнь я врал. В детстве меня снисходительно называли фантазером, в юности окрестили балаболом, а когда я повзрослел — справедливо нарекли лжецом.

Ложь стала потребностью моего организма. Я врал всем и всегда. Бесцельно, самозабвенно, глупо врал…

Если на улице у меня спрашивали, который час, взглянув на свои "командирские", я невольно добавлял минут двадцать-тридцать. Помню, в сорок третий автобус вошла бабуля и поинтересовалась, не двадцать ли это седьмой. Я решительно кивал, уступая ей место.

Конечно, случались в моей жизни те редкие моменты, когда мне становилось невыносимо стыдно за все свои выкрутасы. Неделю, а то и две я топил горе в вине, но потом моя разбитая телега снова ползла по старой колее.