Иван Катков - Еще один день [СИ]

И вновь засверкали стопки. И понесла нас нелегкая в цитадель пьянства и разгула.

— …когда работаешь со словом, — менторским тоном излагал Коля, — привыкаешь не доверять высоким выражениям и красным словцам, а напротив веришь в грубое, жесткое наречие. Тут я солидарен с Хантером Томпсоном, кстати моим коллегой…он же тоже начинал как рядовой журналист… Сказать можно что угодно, важно создать неразрушимый фундамент своих слов! Кто ясно мыслит, тот ясно излагает…

Я только и успевал наливать.

… вот ты говоришь гармония, гармония, — продолжал он, — а я вот по-твоему гармоничный человек, живу ли я в гармонии с миром? Нет, отвечу я тебе. Я в поисках нового образа, новой метафизики, новой жизни, если хочешь… Я не могу понять, как это человек может жить по какому-то клише. Вот составил себе план: карьера, семья, дом, рыбалка и все. Разве это жизнь! Обидно, что с возрастом человек теряет юношеский авантюризм, превращается в социальный автомат. И ты, Саныч, уже не тот. Ты вспомни школу, институт, вот где была жизнь. Короткая, но жизнь! Разве плохо нам было, страдали мы как сейчас?! Один раз ведь живем, елки — палки! Так давайте скинем с себя тяжкие оковы и обратимся к истокам! Будем ходить голыми, никого не стесняясь, и никого не осуждая. Давайте же любить друг друга, в конце — то концов! К чему эти убийства?! Мы давно забыли, что все мы братья, божьи дети. Зачем нам братоубийства?!

На кой нам зависть?! Все в мире условно. Чему завидовать? Все мы равны. Это игра. Но в наше тяжкое время — это игра на выживание…

Когда водка была уничтожена, мы выползли из дома.

Для начала решено было покататься на электричках, и непременно зайцем. Веничку Ерофеева вспомнили. Уж не знаю сколько мы выпили по дороге, помню лишь суровые взгляды контролеров и себя с Колей, удирающих от них сквозь разбитое окно в тамбуре. Запомнилось и название станции, где мы вышли — "Угрюмово". Потом был мутный самогон и бесконечные Колины выкрики: "люди, опомнитесь, хватит поедать друг друга, вернитесь к истокам!"

Затем Коля предложил переместиться в "городской склеп".

В городе он с важным видом произнес:

— Если мы собрались что-то менять, начинать нужно с малого.

И юркнул в подъезд. Я проследовал за ним.

— Жди меня на первом этаже, — проговорил он и загрузился в лифт.

Я ждал минут десять. Уже начал беспокоиться. Закурил.

Через некоторое время дверь лифта распахнулась и я увидел этого ходока к истокам. Стоял он на руках, вниз головой. Из карманов сыпалась мелочь.

— Ты чего? — опешил я.

— Да так, — он вернулся в исходную позицию, — всегда хотелось попробовать. Ощущения так гораздо острее. Предлагаю прогуляться до нашей школы.

— Зачем?

— Пошли-пошли. Узнаешь.

Пришли к школе. Время было позднее, поэтому учеников не наблюдалось.

— Помнишь ту стерву биологиню, которая мне трояк влепила? — спросил он.

— Ну предположим.

— Вон ее кабинет.

— И что?

Он схватил обломок кирпича и швырнул в окно:

— А вот что!!!

Зазвенели стекла, сработала сигнализация.

— А теперь — ноги! — скомандовал он.

Мы ринулись через спортплощадку.

— Давай дворами! — на ходу кричал Коля.

Потом мы пили портвейн, карабкались на деревья около женского общежития. Забегали в подъезды, звонили в квартиры и тут же уносили ноги. Купались в городском фонтане. Выплачивали штраф за нарушение общественного порядка. Провели ночь в вытрезвителе. "Аскали" в подземном переходе с неформалами. Припомнив былые обиды, выбили еще пару окон в родимой школе. Орали песни Лаэртского у памятника Ленину…

С тех пор прошло года три. Мне предложили уехать в Новый Орлеан. Тщетны были мои попытки уговорить Колю лететь со мной. Он решил остаться на родине.

— Здесь мой дом, — гордо сказал он.

Месяца два Коля упорно не хотел со мной видеться. Встречая меня на улице, прятал глаза или перебегал на противоположную сторону тротуара. На звонки не отвечал.

Но перед самым отъездом позвонил. Звонок раздался в тот самый момент, когда я, собрав чемоданы, выходил из квартиры.

Он примчался в аэропорт. Мы обнялись и он протянул мне сверток.

— Что это? — спросил я.

— Водка, — ответил он и заговорщицки подмигнул, — здесь три бутылки. Наша любимая, за сто тридцать пять рэ. Выпей на чужбине, когда совсем плохо станет. Вспомни обо мне. Выпей за здравие!

— Нельзя, ты же знаешь, на таможне не пропустят, — сказал я.

— Договоришься как-нибудь. Держи.

Он крепко пожал мне руку. Я заметил, что у него слезились глаза.

— Прощай, — чуть слышно сказал Коля и быстро зашагал к выходу.

Какое-то время мы переписывались с ним. Из писем я узнал, что он снова женился, получил, наконец, штат в своей газетенке. Говорил, что закончил роман и обещал выслать его бандеролью.

Но со временем я все реже и реже ему отвечал. А потом и вовсе переписка оборвалась.

И вот сегодня я получил письмо от его жены. Коля умер от сердечной недостаточности.

На ватных ногах я подошел к мини-бару, достал Колин подарок, тот самый, за сто тридцать пять рэ, налил полный стакан и выпил. За упокой.

"Не пойду сегодня на работу, — решил Королев, выйдя из подъезда, — все, баста! Немного поброжу и вернусь домой…"

Он поправил шарф, сунул руки в карманы пальто и зашагал по хорошо расчищенному тротуару. На улице подморозило. Снег ложился пушистыми хлопьями. У соседнего дома скребли фанерными лопатами дворники. На парковке, выпуская клубы пара, урчали автомобили. Водители прогревали двигатели.

"Вот прогуляю сегодня, — размышлял он, — а Сергей Олегович как трахнет по столу кулаком и закричит: где этот мудозвон шарахается?! Уволю к едрени-фени! Тогда девочки- корректорши ехидно засмеются: заблудился наш идиот, или в лифте застрял…"

Королев покинул двор и зашагал в сторону парка. Прошел мимо продуктового киоска. Продавщица в синем переднике и наброшенном на плечи пуховике сметала с крыльца снег.

— Доброе утро! Бог в помощь! — приподнял ондатровую шапку Королев.

— Проходи давай, — буркнула продавщица.

В парке он отыскал скамейку, очистил от колючего снега, расстелил газету и присел.

"Хм, мудозвон. Видали его! Это почему это я мудозвон или идиот, или кто там еще… Потому что не умею ругаться с людьми? Потому что не заглядываю в рот начальнику? Потому что я косноязычен? Потому что я пугаюсь в присутствии наглых людей? Или может оттого, что я всего-навсего человек. Обыкновенный человек, каких много…

Вот сейчас вернусь домой, заберусь с головой под ватное одеяло и проваляюсь так долго-долго. И никто меня там не сыщет. Ну, разве что уборщица тетя Галя. Вот войдет она в мою комнату, заглянет под одеяло, а там я лежу. Весь из себя обыкновенный и добрый.