Ханну Юлитало - Окаянный финн

Финны платят местные налоги, за счет которых существуют театры, филармонии, различные спортивные и молодежные организации, библиотеки и школы шведов. Полагают, что у финнов нет культурных потребностей. Но когда финская театральная труппа приезжает на гастроли, зрительный зал всегда переполнен до отказа.

По поводу общественной деятельности финнов отцы города снисходительно посмеиваются под звон бокалов, планируя поставить на центральной площади памятник финскому лаптю. В застольных речах они создали этакий карикатурный образ финна — коротконогого, вихрастого, широколицего, с раскосыми глазами — словом, нечто неповоротливое и тупое.

Город учредил должность финского переводчика в суде. Потом появился финский пастор и какой-то финн открыл торговлю радиотоварами и грампластинками да пекарню финского хлеба. Итак, штрафы, слово божие, грампластинки и хлеб. Таким образом удовлетворяются духовные запросы переселенцев.

Финские переселенцы много раз обращались к городским властям с просьбой организовать в школах финские классы, поскольку в городе уже сейчас находится более девятисот финских школьников и, конечно, учеба на шведском языке для них затруднительна, особенно для приехавших недавно.

Однажды было подсчитано, сколько финнов присутствовало на различных мероприятиях в течение педели: финский танцевальный вечер — пятьсот человек (многие приехали в Бурое из соседних городов), собрание религиозной секты — двести человек, триста человек побывали в театре на спектакле приезжей финской труппы, двадцать — на собрании общества „Суоми“, сорок — на предвыборном митинге социал-демократов, трое — на занятиях технического кружка в одной фирме и восемьдесят человек — на воскресном богослужении, где была проповедь на финском языке».

— Тебе все понятно? — спросил Лахтела, выключив магнитофон.

— Чего ж тут не понять? Ведь все на родном финском языке. А ты не считал, сколько финнов в вытрезвителях?

— Это особая статья. Об этом и об отношениях с полицией надо еще написать специально.

— А что проку-то? — спросил Раймо.

— Если мы не научимся сами хорошенько разбираться во всем, тщательно изучая факты, так они вообще нас с грязью смешают. На смирных-то воду возят. Так мы у них всегда будем в виноватых ходить. Нет, брат, здесь ничего нельзя глотать, не разжевывая.

— Что, это уже Бурое? Я приезжал сюда затемно.

— Да, вот она, эта юдоль печали.

Раймо подался всем телом вперед, вглядываясь в раскинувшийся впереди город. Дорога полого спускалась в долину, описывая широкую дугу.

— Да, город невелик.

— Центр выглядит вполне прилично.

— Ты ночью вернешься в Гётеборг?

— Как только отыграем, сразу же и поедем.

— А я заночую здесь.

— Где живет твоя девушка? — спросил Лахтела.

— В Хедвисборге.

— И работает, конечно, у «Альготса». Ладно, я тебя туда подброшу.

— Высади меня где-нибудь в центре. Туда я подъеду попозже.

— Как хочешь.

Лахтела выехал на площадь и остановился у тротуара. Раймо вышел, помахал ему рукой и побрел не спеша по какой-то улице.

В воскресенье около полудня Раймо пришел на условленное место встречи. У киоска он увидел машину Вилле Кеттунена. Ребята выглядывали, опустив боковые стекла, и делали ему знаки.

— Смотри ты, до чего же он сияет! — кричал Вилле. — Что, получил удовольствие?

Раймо, вымученно улыбаясь, сел в машину. Хейккинен хлопнул его по спине и загоготал:

— Стоящий товар-то?

— Товар всегда стоящий, — ухмыльнулся Раймо, подлаживаясь к их тону.

Они поехали в центр, и Вилле остановил машину на площади. Тотчас подъехала полицейская машина, и полицейский показал знаком, что надо проехать дальше.

— Что он тебе машет? — спросил Хейккинен смеясь.

— Скажи ему, что мы не умеем разговаривать руками, — сострил Саарела.

— Поезжай скорей туда, где разрешена стоянка, а то они отберут у нас водку к чертям, — занервничал Ниеминен.

— Шалишь, не отберут, если водитель трезв, — возразил Вилле.

— Надо бы мне получить права, чтобы развозить вас, — сказал Раймо.

— В Тролльхете один пьяный два раза нарывался на полицию и угодил в лагерь. Так когда его выпустили оттуда, он стал ездить вообще без прав. И только через три года его задержали, — сказал Саарела.

— Ты, Саарела, кажется, работал на «Саабе»? — спросил Хейккинен.

— Ну да, я пробыл там почти полтора года. Ох, и отчаянная жизнь была там в бараках! Однажды все до того перепились, что стулья — а щепки и двери повысаживали.

— А как там работалось? — спросил Хейккинен.

— Работать-то там было лучше, чем у «Вольво», но в городе отношение к финнам было скверное. В таком маленьком городке это очень чувствуется. Гётеборг все-таки побольше, тут незаметно, кто финн, кто не финн.

— Я еще не видел на «Вольво» доверенного лица, — сказал Хейккинен.

— А на черта он тебе сдался, — проворчал Вилле.

— Ну все-таки в Финляндии, например, доверенное лицо рабочих на любом заводе играет видную роль.

— Здесь они все дела решают наверху, без рабочих, — объяснил Саарела. И, помолчав, предложил: — Давайте, ребята, заедем к одной бабенке, тут недалеко, в Хулде.

— Что это за Хулда? — спросил Раймо.

— Это район города.

— Так вот, значит, по ком Саарела вздыхает, — сказал Ниеминен.

Вилле выехал на главную улицу и свернул налево. Хейккинен достал из-под сиденья бутылку. Раймо с досадой вспомнил свою первую поездку на танцы. Денег он тогда истратил бессовестно много. Этим ребятам, кажется, все трын-трава. С ними опасно связываться. До того бесшабашные. А другой раз к ним, бывает, и не подступишься. Хотя, в общем-то, они славные. Только кружит их ветром, как опавшую листву. Посмотришь на их лица — кажется, что это люди без прошлого. Вот этот, Ниеминен, пьет водку, посасывая из горлышка. Однажды он рассказывал, что кончил народную школу и поступил учиться на плотника. В Каяни. Потом был на разных временных работах. Потом, когда он был в армии, случилось несчастье. Отец погиб в автомобильной катастрофе. Дом, который отец построил на ссуду, полученную в банке, пришлось продать. Демобилизовавшись, он помыкался-помыкался да и подался сюда, в Швецию.

В трех километрах от центра возвышались среди полей восьмиэтажные дома-башни, а между ними были построены низенькие продолговатые дома, облицованные желтым кирпичом.

— Этот район и есть Хулда. Здесь чуть ли не половина жителей финны, — сказал Саарела.

— Интересно, твоя-то Хулда дома или нет? — спросил Ниеминен.

— Да она вовсе не Хулда. Ее зовут Тююне. По логике вещей должна быть дома, а впрочем, кто ее знает. Может, придем, а у нее другие гости.

— Ох уж эти финны! Никогда не знаешь, что им в голову взбредет.