Ханну Юлитало - Окаянный финн

— Что скажешь, Рами?

— Словно птичье молоко.

Хозяйка налила в чашечки кофе, и Ярвинен принялся рассказывать. Сперва в неторопливом раздумье он как бы подыскивал, с чего начать, сидел, откинувшись на спинку стула, и взгляд его будто подбирал и выстраивал по порядку рассыпанные в памяти былые дни.

— Да, пять лет прошло с тех пор, как я пригубил спиртное последний раз. Мы жили тогда в Керуу, я был там машинистом экскаватора, но работы стали свертывать, и устроиться куда-нибудь на новое место не было почти никакой надежды, вот я и поехал сюда. Сначала один. Это был сентябрь…

— Десятое сентября, — напомнила жена.

— Да, кажется, так. Точно. Устроился я на «Вольво» и первое время жил в бараке. А когда к рождеству мне дали эту квартиру, поехал за семьей и привез их сюда. Мы взяли с собой только носильные вещи да посуду. Старую мебель продали в Финляндии с аукциона.

— Получили за нее гроши…

— Да что со старьем возиться.

— На вырученные деньги мы купили здесь стол и стулья для кухни.

— Ох, и туго же было вначале. Мартта сидела в пустых комнатах и плакала. А девочки не смели выйти во двор, потому что мальчишки издевались над ними и колотили.

— Марьюкка не могла одна ездить в лифте.

— Она испугалась до смерти, когда какой-то мальчишка напал на нее в лифте и стал душить. Ты пей, Раймо.

— Может, налить погорячее?

— Потом мы начали в рассрочку покупать эту мебель, а в мае получили первую надбавку на детей. Я все время работал как проклятый, при всякой возможности подменял других. Мартта сидела целыми днями дома и сама шила детям одежду. А по вечерам мы с ней садились и рассчитывали, планировали, что купить со следующей получки. Потом девочки стали ходить в школу. Они быстро научились шведскому языку, им повезло — у них в начальных классах была хорошая учительница.

— Можно было совсем одуреть, сидя тут целыми днями в одиночестве.

— Да, очень трудное было время. Нигде мы не бывали, и ни капли вина я в рот не брал. А как стало приближаться лето, мы ночи напролет все толковали, вернуться ли на родину или оставаться тут. Тут у нас соседи — две шведские семьи и югославы. А недавно сюда переехала одна финская женщина с тремя детьми. Я получил лучшее место у «Вольво» и выучился мало-помалу по-шведски, настолько, что могу объясниться. Я работаю вместе с двумя шведами, так что поневоле научишься языку. И ребята оказались славные, особенно один.

— А вы ездили в Финляндию в отпуск?

— В первое лето мы никуда не могли поехать, — сказала хозяйка со вздохом.

— Мы съездили, когда купили машину.

— До чего же приятно согревает этот коньяк! — сказал Раймо, потрогав свои щеки.

— Я купил эту бутылку к рождеству, но тут такое дело: нам удалось немного раньше срока расплатиться за машину, вот мы и решили, что надо это отметить.

— А ты не поедешь в Финляндию на рождество? — спросила хозяйка у Раймо.

— Вряд ли, — ответил он.

— В бараках праздники обычно проходят в пьянках, — сказал Ярвинен, вспоминая.

— Я там больше не живу.

— Стыдно, право, что ребята позорят честь финнов пьяными дебошами, — возмущенно проговорила хозяйка.

— При чем здесь все финны! Разве тебя кто-нибудь попрекнул хоть словом? — вспыхнул Ярвинен.

— Никто, конечно, ничего не говорит, но невольно чувствуешь. Могли бы все-таки постараться приспособиться и жить как люди среди людей.

Ярвинен поднял рюмку и задумался, как будто подыскивая слова.

— Да, мы-то, конечно, приспособились, приноровились, насколько возможно. Аккуратно выплачиваем рассрочку и живем себе тихо. Черт возьми, я иной раз думал, что было бы в тысячу раз лучше, если бы мне дали клочок земли — вон в том лесу хотя бы, — чтобы я мог его собственными руками раскорчевать, возделать, построиться на нем и жить. Чем так-то приноравливаться да уживаться! Ведь и сами шведы не больно приспосабливаются и не уживаются, например, когда их пихают в эти многоэтажные дома. Они требуют от социального обеспечения помощи, чтобы платить за квартиру. А если им отказывают в ссуде, они бунтуют, да еще как! Что тут натворил один отчаянный, в нашем же доме, в соседнем подъезде, ты бы только посмотрел: пришел домой пьяный и переколотил все вдребезги! Хватал что под руку попадется и бил об стену. Все переколошматил, а когда за ним пришла полиция, горчицей пулял в потолок.

— Но в Финляндии на твои заработки мы не смогли бы жить в городе в такой хорошей квартире. Все деньги уходили бы на оплату квартиры. А тут мы пользуемся льготой по квартплате, потому что у нас дети.

— Конечно, если есть работа, жить можно, — сказал Ярвинен.

— Вот девочки еще подрастут, и я тоже пойду работать, тогда мы сможем купить себе дачу на островах, — мечтательно проговорила хозяйка, подперев щеку ладонью. — Марьюкка у нас молодец, бойкая девочка, она уже и сейчас ходит со мной как переводчица, когда я отправляюсь куда-нибудь по делам.

— Теперь ведь у них в городских учреждениях есть переводчики.

— Когда мы приехали, их нигде не было. Недели уходили на то, чтобы составить простое заявление. Переводчиков надо было вызывать, заказывать, и за их услуги приходилось платить.

Раймо сидел как прикованный, с застывшим лицом. «Они будут говорить хоть до утра, если их слушать. Теперь, после всего, что они пережили, у них потребность выговориться», — подумал Раймо. Он потихоньку начал двигаться: пошевелил ногами, поправил волосы. Наконец он встал, поблагодарил за кофе и коньяк, попрощался и, прежде чем закрыть за собой двери, обещал заходить еще.

Лифт был занят, и Раймо не стал его дожидаться, а побежал вниз по лестнице, выбивая каблуками дробь. Дождь прекратился, и порывистый ветер швырял в лицо какой-то мелкий мусор. «Надо было пригласить Ярвине-на на пиршество к Лахтела, но, впрочем, я еще увижу его на работе». Раймо сбежал по лесенке к остановке трамвая и стал расхаживать по асфальтированной площадке, высоко поднимая ноги и притоптывая, как будто на морозе. Повертываясь всем корпусом из стороны в сторону, он смотрел то на освещенные окна высоких домов, то на фонари, протянувшиеся цепочкой в темноту. Постепенно мысли его словно освобождались от гнета, и он начал замечать людей, собравшихся на трамвайной остановке.

Мастер, проходивший с другой стороны конвейера, бросил повелительно-грозный взгляд на Раймо, очевидно заметив, что он потихоньку курил. «А замечания не сделал», — подумал Раймо. «Что ж, и это своего рода знак одобрения. Если ты ставишь накладки как следует, управляешься без срывов, в положенное время, то на маленькие нарушения правил смотрят сквозь пальцы. Никак иначе они поощрить не могут. Никто не разбирает, хорошо ли ты делаешь свое дело или так себе. Для них важно только, поставил ты деталь или не поставил, справляешься с заданием полностью или нет — больше их ничто не интересует. И все как автоматы повторяют изо дня в день одно и то же. Вон те две финские девушки все время болтают о нарядах. Может, им так легче? А то ведь обалдеть можно: целый день стоят и трут тряпками. Как-то мама привыкнет к фабричной работе, если она приедет? В субботу надо поговорить с Аньей, а то ведь еще неизвестно, берут у них работниц или нет».