Ханну Юлитало - Окаянный финн

— Хрен они изучают, — перебил Саарела.

— Да, какой-то ученый муж сидит в своем кабинете и обрывает лепестки ромашки, приговаривая: прижились — не прижились, прижились — не прижились… Ведь на их анкеты шестьдесят человек из ста вообще ничего не могут сказать толком.

Лахтела замолчал и, взяв бутылку, хлебнул из горлышка. Ярвинен нервно курил, скривив тонкие губы.

— Приживаться приходится, — заговорил он. — В конце концов, это неизбежно! Ведь возвращаться в Финляндию некуда, да и не стоит.

— Неизбежна только смерть, — заметил Саарела.

Хаапала с важным видом выпил из стаканчика и начал:

— Ты, молодой человек, мастеришь тут свои скульптуры, а я старый демократ и могу сказать, что социал-демократы Швеции добились очень и очень многого. Они провели в жизнь великолепные реформы в пользу рабочих. Подумать хотя бы о том социальном обеспечении, которое есть теперь здесь у нас. А бесплатные школы и медицинское обслуживание!

— Они не бесплатные, — возразил Лахтела.

— Мы же платим за это колоссальные налоги, — заметил Саарела.

— Да, платим. Но тем не менее общество создало таким образом для своих членов невиданную прежде обеспеченность.

Лахтела расхохотался.

— Да, конечно, в своей предвыборной рекламе они расписывают эту обеспеченность. Наслушавшись, люди чирикают, словно воробьи на ветке, мол, все нам дается, все нам дается сверху! На самом же деле трудом рабочих создано и поддерживается все это здание. А они, видите ли, хвалятся, что облагодетельствовали рабочих. И сами рабочие начинают чирикать. И вот уже и мы включаемся в этот птичий хор и тоже чирикаем: обеспеченность, обеспеченность! Зачем же нам-то еще чирикать?

Пелтола поднял над головой кулаки и начал, подражая предвыборному оратору:

— Цель нашей деятельности — обеспечить каждому гражданину достаточный доход. Достаточный доход… К черту все, братцы. Давайте-ка лучше выпьем за День независимости Финляндии…

Саарела взял у Пелтола бутылку.

— Лахтела говорил дело, — сказал он. — Ведь вот у нас, на «Вольво», они даже не пишут по-фински объявления о собраниях профсоюзного комитета, а если все-таки пойдешь на собрание, они там не переводят выступлений. Таким образом они, видите ли, заставляют нашего брата учить язык! А кто не учит, дескать, пусть остается в стороне. А потом председатель Центрального объединения профсоюзов Гейер обвиняет переселенцев в том, что на предприятиях возникают «ненужные волнения».

Хаапала слушал, склонив голову набок, потом поправил галстук и начал говорить:

— В прошлом году я был на торжественном вечере в честь Дня независимости, организованном обществом «Суоми», и там выступал с речью секретарь посольства. Он придавал исключительно важное значение общественной работе, направленной на то, чтобы облегчить приживание и адаптацию переселенцев, но, сказал он, «естественно, это не окончательное решение проблемы переселенцев, являющейся предметом нашего пристального изучения…»

Пелтола встал, пошатываясь, и уставился на Хаапала с недоумением, переходящим в возмущение:

— Черт возьми! Что за персона, что за проповедник этот Хаапала? Зачем мы его слушаем? К чертовой бабушке!

— В Финляндии таких господ-проповедников хватает, — заметил Хейккинен.

Пелтола схватил Лахтела за лацканы пиджака:

— Говори ты! Ты лучше разбираешься в этих делах. Товарищи! Внимание. Сейчас он скажет речь.

Лахтела вспрыгнул на стол.

— Нас тут больше ста тысяч рабочих с севера Финляндии — из Кайнуу, из Похьянмаа, из Лапландии и Северной Карелии. Все мы подались сюда потому, что там, в Финляндии, нас хотели поставить на колени. А теперь мы видим, что и здесь нас унижают. По сравнению со шведами мы бесправны.

Хейккинен захлопал в ладоши и крикнул:

— Браво! Говори дальше! Послушайте его, братцы!

— Итак, мы роботы, безгласные и бессловесные создания, которые не раскрывая рта трудятся, повышая благосостояние и национальное самосознание шведов. И нас не только эксплуатируют физически, но и подавляют духовно, обрекая триста тысяч человек на языковую изоляцию. О, проклятье, что за полуязычное племя из нас выйдет, ведь мы уже сейчас не говорим ни по-шведски, ни по-фински, а на каком-то жалком жаргоне, на суррогате языка, пригодном для покупок и кабацкого общения. Лишь десять процентов наших финских детей, заканчивая обязательное четырехлетнее училище, поступают в гимназию, а из шведских ребятишек — почти восемьдесят процентов. Ведь дело же, черт возьми, не в природной умственной неполноценности финских ребят! Мы — свидетели того, как в этой стране рождается особая классовая прослойка — грубые финские разнорабочие. Придите же, черт бы вас побрал, демагогические радетели финской культуры, и посмотрите, как триста тысяч финнов деградируют духовно…

— Так ведь и я же об этом… — заикнулся было Хаапала.

— Молчать, когда Лахтела говорит! — цыкнул на него Саарела.

— Шведские рабочие воспитаны в стремлении к зажиточности, обеспеченности, им надо иметь свой автомобиль, дачу, проводить отпуск за границей. Они дисциплинированные члены профсоюза и партии. У них не спрашивали, допускать ли сюда иностранную рабочую силу, и поэтому не удивительно, если они косо поглядывают на нашего брата, а порой, когда очень обозлятся, за бутылкой ругают переселенцев, которые работают, не щадя сил, да еще хотят получить какую-то долю социальных благ. Если бы шведские рабочие могли сами решать на каждом заводе, брать или не брать на работу иностранцев, они, может быть, и не стали бы возражать против нашего брата, возможно, они смогли бы даже считать нас товарищами. Но ведь у них не развито чувство товарищества даже между собой. Они пресмыкаются перед хозяевами. Хотелось бы показать им, что значит солидарность! Пойти бы трехсоттысячной колонной в Стокгольм и заявить громко, во весь голос, о своих нуждах и правах, чтобы шведы увидели, что значит единство и сплоченность!..

Хейккинен засмеялся в своем углу:

— Пойти по улицам с пением псалмов!

— Ребята, дайте досказать! — возмутился Лахтела. — Нет, черт возьми, если мы сплотимся, они не смогут больше подавлять нас! А что делают шведские рабочие? Они заискивают и пресмыкаются перед хозяевами, чтоб их только не уволили с работы, а потом надевают выходной костюм и отправляются играть в лото или смотреть на стадионе футбол, а нет, так надраивают до блеска свою машину или копаются на своем дачном участке. Первого мая они маршируют по улицам и поют «Интернационал», но как только прогудит фабричный гудок — они тише воды и ниже травы.

Ярвинен наклонился к забившемуся в угол Пелтола и воскликнул:

— Кончай, Лахтела, Пелтола плачет.