Ханну Юлитало - Окаянный финн

— Все-таки вы хотели повалить Перссона на землю.

— Зачем бы я стал валить его?

— Может быть, он сказал вам что-нибудь?

— Ни слова.

— Может быть, вы ему что-нибудь говорили?

— Нет.

— Что-нибудь выкрикивали?

— Кто-то там что-то выкрикивал, но не я.

— А почему вы не упали куда-нибудь вбок?

— Да как же можно упасть вбок, если сзади толкнули?

— А почему вы хотели убежать?

— Я не убегал, а отошел в сторонку, чтобы не затоптали.

— Перссон утверждает, что вы пытались повалить его и ему пришлось ударить вас в целях самообороны.

— Он бил без всякого повода.

— Можете ли вы назвать кого-нибудь из свидетелей происшествия?

— Нет, я не видел там никого из знакомых, — соврал Раймо.

— Разве с вами не было девушки или товарища?

— Нет, не было.

— Я прочту вам протокол, и вы можете сделать поправки, если что-нибудь не так, — сказал следователь и начал читать.

Когда он прочел и переводчик перевел, Раймо посмотрел сначала на следователя, потом на переводчика.

— Скажи ему, что я не сделал шага вперед, а упал тут же, где стоял.

Следователь внес в протокол исправление и взглянул на Раймо, не вынимая сигары изо рта.

— Вы можете идти, — сказал он. — Дело будет передано в суд.

Раймо вышел в коридор, сбежал вниз по лестнице и прошел через дежурное помещение к выходу. «Гады, избили ни за что ни про что!.. Где-то теперь Анья?» Раймо сел в трамвай и, сощурясь, посмотрел в окно на город, сверкающий холодными огнями. Губы его плотно сжались, и глаза превратились в узкие щелочки.

Лучи утреннего январского солнца пробивались сквозь грязное оконное стекло, скользя по лицам четырех спящих мужчин. Раймо продрал глаза и увидел над собой потолок. Глаза, казалось, были засыпаны песком. «Ой, черт, неужели это известка с потолка сыплется?» Голова была словно свинцом налита. Раймо повертелся и сел на своем ложе — внесенном в комнату старом сиденье автомобиля.

В понедельник Раймо пошел в медицинский отдел «Вольво», рассчитывая получить справку о побоях. Он сказал о своем деле финской сотруднице, но та презрительно фыркнула:

— Здесь тебе не адвокатская контора! И неужели так необходимо было связываться с полицией? Если не нравятся здешние порядки, так поезжай себе обратно в Финляндию.

Раймо ушел от нее, хлопнув дверью. На приеме у врача он соврал, что повредил руку в небольшой автомобильной аварии. Врач осмотрел его руку и выписал освобождение от работы на неделю, назначив домашнее лечение. Раймо пришел домой, достал пол-литра и начал пить.

Приятели спят как убитые. Вот этот вчера все твердил: «3-запомни, д-друг любезный, что ты не г-где-ни-будь, а в Г-Гётеборге».

Раймо встал и посмотрел на себя в зеркальце от автомобиля, прибитое гвоздями к стене. Пошарил в карманах, нашел десятку и тихонько вышел. Солнце слепило глаза, и он остановился на углу, глубоко вдыхая свежий утренний воздух. Из узеньких улочек стали появляться заспанные мужчины, собираясь у кафе-пивной в ожидании открытия.

Раймо достал сигарету и попросил огонька у дряхлого, трясущегося от старости человека. Тот долго доставал зажигалку и несколько раз чиркал ею, все время бубня себе под нос, что «сейчас, скоро уж они откроют». От вокзальной площади шли трое мужчин. Один из них — без шапки, молодой, рыжий — шел на широко расставленных ногах и ругался на чем свет стоит.

Старая женщина в синем халате открыла дверь, и посетители вошли в кафе. Раймо заказал бутылку пива и сел за столик у входа. Соседний столик заняли двое мужчин и хорошо одетая женщина. Раймо обрадованно улыбнулся, когда услышал, что они говорят по-фински.

Вдруг женщина стукнула кулаком по столу:

— Верите ли, ребята, что я из благородного рода?

Ни за что не догадаетесь из какого. Сказать?

— Валяй, говори.

— Не хочется хвастаться.

— Уже ведь похвасталась.

— Да, но вы можете заметить, что я свободно говорю по-шведски.

Женщина повернулась к Раймо.

— Är du svensk? [8] Ты швед? (шведск.)

— Нет, я финн.

— Не будь же таким мрачным, мальчик мой! Ведь еще вся жизнь впереди.

Раймо поднял свой стакан и оглянулся. С улицы с шумом ввалились четверо финнов и сразу же направились к пивной стойке. Набрав полные руки пива, вошедшие сели за столики, продолжая громко разговаривать.

Парень в галстуке спросил мужчину постарше:

— Ты работал сегодня в ночь?

— Нет.

— Значит, сегодня заступишь?

— Неохота заступать, уж больно погода хорошая.

— Мы с моим напарником неплохо сработались.

— А что?

— Эйкка здорово шпарит по-шведски, он обо всем договаривается. А я насобачился с электросваркой.

— Ну не чертовы ли это штучки: финского лесоруба превратили в электросварщика!

«О господи, что это за жизнь? — думал Раймо. — Кому это нужно? Кому польза, кому какой прок от этого? На кого мы все тут работаем? Неужели невозможно, в конце концов, устроить так, чтобы люди могли жить и работать у себя дома?»

Раймо допил свой стакан, вышел и побрел по пустынным улицам к длинному арочному Эльвсборгскому мосту. Теперь, черт возьми, придется ходить пешком, раз все деньги пропил. На узеньких улицах пахло мочой, и у стен домов поблескивали осколки пивных бутылок. Над заливом клубился редкий туман, и слабый ветер относил его к тому берегу. Сквозь туман проступали краны, неясно виднелись очертания доков. По мосту мчались автомобили. «Как это получилось, что я просадил все деньги?»

На мосту Раймо все прибавлял шагу и наконец пустился бегом. «Проклятый мост, он никогда не кончится! Выгнулся дугой над морем, уходит в туман. Эх, шут, а что, если прыгнуть вниз, — подумал Раймо и остановился, подойдя к перилам. Он посмотрел вниз, на проплывающий в тумане пароход, и крепко вцепился в поручень, как будто набегающее облачко могло столкнуть его с моста. — Проклятье, как все шатко… — Слова не шли, застревали, словно примерзая, как язык к холодному железу. — Если мама переедет сюда, все как-то наладится… Анья обещала приехать в субботу…» Стиснув зубы и глядя прямо перед собой, он зашагал дальше, навстречу светлому пятнышку солнца, едва видному над хаосом бетона, стали, гранитных скал, грязной воды и воздуха, непроглядного от тумана и дыма.

Как же его фамилия, его фамилия Куяла… Я ставлю его на второй конвейер (шведск.). Здесь и далее прим. перев.

Эре — самая мелкая денежная единица в Швеции, сотая часть кроны.

Шведское ругательство.

Свен Свенссон — ироническое обозначение рядового шведа.