Луиза Олкотт - Маленькие женщины [сборник litres]

– Я поклялся.

– О… ну, тогда не говори, – и лицо Теда омрачилось, но в следующее мгновения он снова воспрянул духом и сказал с видом человека, повидавшего мир: – Ладно… Я понимаю… честь обязывает… молчание до смерти… и все такое. Рад, что ты постоял за твоего приятеля в госпитале. Сколько ты убил?

– Только одного.

– Негодяй, разумеется?

– Страшный мерзавец.

– Ну, не смотри так мрачно; я никаких возражений не имею. Сам был бы не прочь пальнуть в какого-нибудь из этих кровожадных мерзавцев. Потом, я думаю, пришлось прятаться и сидеть тихо?

– Довольно тихо и довольно долго.

– Удрал в конце концов и поехал к своим шахтам, и там совершил ужасно смелый поступок. Вот это, спору нет, интересная и стоящая жизнь! Я рад, что все теперь знаю, но болтать не буду.

– Смотри, помалкивай… Послушай, Тед… А если бы ты убил человека, это тревожило бы тебя… плохого человека, я хочу сказать?

Паренек открыл рот, чтобы воскликнуть: «Ни капли!», – но не произнес этих слов, как будто что-то в выражении лица Дэна заставило его внезапно изменить мнение.

– Ну, если бы это был мой долг, скажем, на войне или в порядке самозащиты, то я думаю, что нет. Но если бы я пальнул в него просто в гневе, то думаю, очень сожалел бы потом об этом. Пожалуй, я не удивился бы, если бы он начал мерещиться мне повсюду… и угрызения совести, наверное, стали бы меня мучить, как Арама [308]и других убийц… Ты не сердишься, нет? В твоем случае это ведь была честная схватка, да?

– Да, я был прав, но все равно жалею, что не остался в стороне. Женщины этого не понимают, они с ужасом смотрят на такие вещи. Поэтому потом так трудно; впрочем, это не так уж важно.

– Просто ничего им не рассказывай, вот они и не будут беспокоиться, – сказал Тед, кивнув с видом человека, знающего, как обходиться с противоположным полом.

– Не собираюсь никому ничего рассказывать. Да и ты, смотри, держи свои догадки про себя. Некоторые из них очень далеки от истины… Теперь можешь почитать вслух, если хочешь. – На этом разговор закончился, но Теду он доставил большое удовлетворение. С того времени он уже не заговаривал о тайне Дэна и лишь глубокомысленно таращил глаза, словно старая сова.

Последовали несколько недель затишья, во время которых Дэн скучал и досадовал на задержку, а когда наконец пришло известие, что необходимые ему документы готовы, почувствовал, что очень хочет поскорее уехать, за работой забыть о безнадежной любви и жить для других, раз не может жить для себя.

Так что в одно ветреное мартовское утро наш Синтрам уехал с лошадью и собакой, чтобы снова встретиться лицом к лицу с врагами, которые одолели бы его, если бы не помощь Небес и человеческая жалость.

– Ах! Кажется, что жизнь состоит из одних расставаний, и чем мы старше, тем труднее их переживать, – вздохнула миссис Джо неделю спустя, когда сидела вечером в гостиной Парнаса, где вся семья приветствовала возвратившихся из Вашингтона путешественников.

– Не только из расставаний, но также из встреч, дорогая. Вот мы уже здесь, и Нат на пути домой. Ищи светлую изнанку у каждой тучки, как говаривала мама, – отвечала миссис Эми, радуясь, что снова дома и не застала никаких волков, рыщущих возле ее овечьего стада.

– Я так беспокоюсь в последнее время, что не могу не брюзжать. Я все спрашиваю себя, какие чувства испытал Дэн, когда услышал, что не сможет проститься с тобой и Лори? Ты поступила благоразумно, но какую радость доставила бы ему возможность взглянуть еще раз на дорогие лица, прежде чем отправиться в прерии, – сказала миссис Джо с сожалением.

– Так, как вышло, гораздо лучше. Мы оставили записки и все, что, на наш взгляд, могло ему понадобиться, и ускользнули, прежде чем он пришел попрощаться. Бесс, кажется, в самом деле, испытывает облегчение, а уж о себе я не говорю, – и морщинка тревоги исчезла с высокого белого лба миссис Эми, когда она улыбнулась дочери, которая стояла чуть поодаль и весело смеялась, беседуя со своими кузинами.

Миссис Джо покачала головой, словно ей казалось, что найти светлую изнанку у этой темной тучи довольно трудно, но у нее не было времени, чтобы снова начать «брюзжать»: именно в этот момент в гостиную вошел мистер Лори, чем-то очень довольный.

– Новая живая картина для вас. Обернитесь к двери, мои дорогие, и скажите мне, нравится ли вам она. Я назвал ее «Всего лишь скрипач», по названию романа Андерсена [309] «Всего лишь скрипач» (1837) – роман известного датского сказочника Ганса Христиана Андерсена (1805–1875). . А как бы назвали ее вы?

С этими словами он распахнул широкие двери, и за ними они увидели молодого человека с широкой улыбкой на лице и скрипкой в руке. Не было сомнений в том, как назвать эту картину, и с криком «Нат! Нат!» все в волнении вскочили. Но Дейзи подбежала к нему первой и, казалось, совершенно потеряла по пути свое обычное спокойствие: она прильнула к нему, рыдая от неожиданного удивления и радости, слишком сильных для нее, чтобы можно было выразить их спокойно. Все было решено в ту самую минуту этими слезами и нежными объятиями, так как, хотя миссис Мег поспешно одернула дочь, сделано это было лишь для того, чтобы занять ее место. Деми тем временем с братской теплотой тряс руку Ната, а Джози приплясывала вокруг них, как макбетовские три ведьмы в одном лице, напевая самым трагическим тоном:

– Чирикалкой ты был; вторая скрипка ты теперь; первой скрипкой ты будешь! [310]Будь здрав, будь здрав!

Это вызвало общий смех и сразу сделало обстановку веселой и по-домашнему непринужденной. За этим последовал град вопросов и ответы на них. И пока мальчики восхищались белокурой бородкой Ната и костюмом иностранного покроя, а девочки прекрасным цветом его лица (он был свеж и румян благодаря хорошей английской говядине, пиву и попутным морским ветрам, что так быстро пригнали его корабль домой), старшие радовались его надеждам на будущее. Конечно же, все хотели послушать его игру на скрипке, и он охотно показал им свое искусство, удивив самых критично настроенных своими достижениями в музыке даже больше, чем энергией и самообладанием, которые сделали застенчивого Ната новым человеком. А когда наконец скрипка – этот самый человечный из всех музыкальных инструментов – пропела им прелестнейшие песни без слов, он сказал, глядя на всех своих старых друзей с довольным и счастливым выражением, которое мистер Баэр называл «прочувствованным»:

– Теперь позвольте мне сыграть еще одну песню. Вы все помните ее, хотя никогда не полюбите так, как люблю я, – и, стоя в позе, которую обессмертил Оле Булль, он заиграл простую уличную мелодию. Это была та самая песня, которую он исполнил для них в тот вечер, когда впервые в жизни появился в Пламфильде. Они помнили ее и подхватили жалобный припев, точно выражавший его собственные чувства: