Пак Мингю - Коврижка

Шоу — вдруг подумалось мне тогда. Шоу. В то время подобные розыгрыши пользовались большой популярностью. В общем, человека нарочно повергали в шок и скрытой камерой снимали его испуганные и растерянные действия. Ага! — Ситуация прояснилась, и я стал успокаиваться. Ага, меня снимают! — Я выпрямил поджатые ноги и перестал корчиться. И снова пожалел, что у меня вырвалось это «Мамочка!». Ну хватит же! — крикнул я и два раза хлопнул правой рукой по спине Хогана, по-борцовски подавая сигнал, что сдаюсь. Я знаю, что это шоу! — крикнул я, но на самом деле из моего рта — фып-пып-пып-бы-пып — просочилось только что-то вроде: фып-пып-пып-бы-пып. Хоган ничего не говорил. И…

Шло время.

Я так и не услышал вожделенного «Стоп, снято!», опять же, прошло слишком много времени для такого шоу, поэтому меня снова захлестнула обида, горечь и досада. И страх. Я услышал, как… листья на ветвях грецкого ореха сотрясают космос. Не знаю, был ли это ветер или слуховая галлюцинация. В далекой Оклахоме, под грецким орехом… в то мгновенье я был не человеком, а божьей тварью. Гордого звания «человек» поистине заслуживает только та божья тварь, которая решила проблему выживания! — запузырилась в моей голове мысль. Вскоре я почувствовал, что правое и левое полушария моего мозга пришли в столкновение, как Азиатская и Индийская тектонические плиты. И на стыке между ними начало подниматься нечто вроде Гималаев. А-а! — вырвался у меня невольный крик. Голова стала стремительно разогреваться, и с одного, взметнувшегося ввысь, гималайского пика сошло нечто… вроде снежной лавины. Слезы и сопли, никак не связанные с эмоциями, итак, они хлынули, словно случилось наводнение. КХА-ЧХЯ-КХЕ-КХО-ТТЭК — скороговоркой захрипел я, но на самом деле это было…

— Виноват.

Я непременно хотел, чтобы Хоган знал, что я виноват. Не знаю почему, но, так или иначе, «Виноват», — заладил я и, причем, искренне. И я раздвоился. Раздвоился?! Определенно, у меня было такое чувство. Возможно, что это был неизбежный выбор правого и левого полушарий, подвергающихся запредельному давлению. Меня не покидало чувство, что они, сказав друг другу: «Без тебя не будет такой боли», начали толкать друг друга в сплющившейся черепной коробке. И вот я определенно разделился на правополушарного я и на левополушарного я. И в ту секунду я лишился того единого «Я», который мог бы трезво рассудить, что к чему. Больше не было ни обиды, ни горечи, ни досады. У ореха с расколотой скорлупой разве могут остаться хоть какие-нибудь чувства? — понимаю я сейчас, с высоты прожитых лет.

И в этот момент начались галлюцинации. Ни с того ни с сего в правой макушке и в левой макушке зазвучало радио, в каждой — свое. Громкость зашкаливала. Слева орал мой любимый «Джазз Трейн» с хип-хопом Крис Би, а справа — «Летс гоу, Кентукки Джукон», который я редко когда слушал. И вот что удивительно: действительно вместе с разными музыкальными композициями раздавались комментарии радиоведущих, словно я слушал эфир двух радиостанций.

Вы с нами? Я Крис Би, Крис Би. Что у вас? Дождь? Сильно фонит. Если вы знаете, докуда добрался исследователь Арктики Пири, сразу звоните нам. Отлично. А что с вчерашним победителем? Секунду, а какой был вопрос? В этой сфере зажглась звезда Джона Гленна? Простаки, это же был вопрос с подвохом. Правильный ответ — в термосфере. И кто же взял приз… У-ха… Никто. Дин-дон-дан. А как вам такое задание? Это берег Уинстон Черчилль? Подсказка: вопрос с подвохом. Мир тоже с подвохом. А сейчас «Take Five» Оскара Питерсона. Эта песня, она хороша. Ну посвяти ее английским королевам с пятью именами. Ты учишь стишки Пушкина? Американские президенты с восемнадцатью именами сейчас грустят. Хорошо, приготовь Каунта Бейси для подданных. Встряхни, это же «Salt Peanuts». Мистер Трумэн, вы слушаете нас? Да? Говорите, что Арнольд Палмер под влиянием Ньютона сегодня посадил еще одну яблоню?

Летс гоу джукон. И сразу музыка. «Радиохед», но сюрпрайз, «А Wolf at the Door». И сразу за ней «Walking In The Air» «Nightwish». Я буду жить тихо. Рукопожатие с табачным дымом и тихое молчание без страха и удивления. Таким будет мое последнее движение. Это будет последний припадок. Без страха и удивления, без страха и удивления, пожалуйста, избавь меня от страха и удивления. Держи по яйцам. Пудингом держи в харю. Пляши, ублюдок, пляши. Не смей. Не надо пудингом в харю. Вклады и дилеры. Вклады и дилеры. Постылые жены и домработницы. Постылые жены и воскресные газеты. Никто внизу не верит своим глазам. Мы плывем по небу. Дрейфуем среди айсбергов, бороздя унылое небо. Парим над горами. Вдруг что-то вторгается в морские глубины и пробуждает огромных монстров от их снов.

И я… клянусь, под своими ногами видел людей. Нет, я видел огни. Я видел огни самолета, заходящего на посадку в аэропорт имени Уилла Роджерса, а еще я видел несколько светящихся линий, похожих на геоглифы Наски [16] Геоглифы Наски (линии Наски) — группа гигантских геометрических и фигурных геоглифов на плато Наска в южной части Перу. . Клянусь, у меня было такое чувство, будто я лечу по небу за руку со снежным человеком. Огни в двадцати милях от меня порой кружили вокруг стаей стрекоз.

И — вдруг — я видел что-то вроде сцен из моей прошлой жизни. Сначала я принял их за сцены из какого-то фильма, но постепенно я проникся пониманием, что там это я. Это был Вьетнам. Я стрелял в людей. Люди, похожие на огни в двадцати милях от меня… порой они уменьшались до размеров мухи… и тогда я, определенно, жал на спусковой крючок. Я был американским солдатом, нет, корейским. От того меня невероятно разило перегаром, так что у меня закружилась голова. И тогда что-то вроде мухи, нет, вроде осы, вонзилось в мою голову. Очень свежий и наичистейший воздух осколком неба ворвался в мой мозг.

И я видел самого себя, как два года назад на 8-й улице в Лос-Анджелесе я ждал автобус. Собираясь перебраться в общежитие в Финиксе, я с тремя чемоданами скрупулезно изучал строго оформленную табличку с расписанием. И через тогдашнего, единого «Я»… грусть и тоска одинокого путешественника в чужой стране… одновременно ощущалась двумя я.

Левополушарный я погрузился в автобус на семь часов пятьдесят пять минут, а правополушарный я — на одиннадцатичасовой. Конечно, это была галлюцинация, однако мне было неизвестно, в какой же автобус в действительности сел «Я». Маршрут, пункт назначения и внешний вид автобусов — все было одинаковое, однако мной овладело смутное чувство, что я и я больше не встретимся. Также мне было неизвестно, кто в своем кармане увез 39 долларов.