Людмила Уварова - Сын капитана Алексича

Женя отвечала коротко, неохотно, но он не отставал от нее. Очевидно, ему здорово надоело ходить одному по пустынной ночной площади и он от души обрадовался неожиданной собеседнице.

Потом он взглянул на Женино лицо, что-то в этом лице поразило его, он и сам не мог объяснить, что именно.

Много позднее, вспоминая об этой короткой ночной встрече, он понял наконец, что именно удивило его тогда: отчаяние, безнадежное отчаяние в ее глазах.

Он замолчал, потер себе лоб. Влажное от дождя, дышавшее завидным здоровьем лицо его казалось озабоченным.

— Слушайте, знаете, что я вам скажу, — идите ко мне.

— К вам? — повторила Женя.

— Ну да, ко мне, — он подошел ближе. — Я тут недалеко живу, вы постучитесь, как я вам скажу, и жена вам откроет. У нас с нею условный стук — два раза подряд, потом подождать и еще один раз. А я под утро приду с дежурства.

Снова стал накрапывать дождь, все сильнее, все настойчивее…

— Что же вы? — спросил он.

— Хорошо, — сказала Женя. — Объясните, как найти.

Найти было нетрудно — пройти две улицы, и в переулке, носящем название Садовый, третий дом от угла.

— Устроитесь хорошо, — сказал милиционер. — И жене с вами веселее. Она страсть как не любит, когда я ночью дежурю…

— Ладно, — сказала Женя.

И, только отойдя, она вспомнила, что так и не поблагодарила его.

Идти было и в самом деле недалеко — две улицы, потом сразу же небольшой узкий переулок. Низенькая дверь, деревянное крыльцо с навесом, забор вокруг дома.

Женя постучала условным стуком, и почти сразу же грудной женский голос произнес за дверью взволнованно и радостно:

— Сережа, неужто ты?

Звякнула цепочка, ключ повернулся в замке, дверь открылась, на пороге выросла женская фигура в наброшенном на плечи пальто.

— Ой, — сказала женщина, — а где же Сережа?

— Он на дежурстве, — сказала Женя. — А я приезжая, в гостиницу идти далеко, ночью мне не найти, он прислал меня к вам. Можно?

Женщина посторонилась, и Женя вошла в дом.

После холодной, сырой улицы маленькая кухня встретила жарким теплом русской печки, тихим светом настольной лампы.

Теперь Женя могла хорошо разглядеть хозяйку. Она была молода, почти девочка. Негустые брови, пухлые губы, русые волосы заплетены в две тонкие косички.

Может быть, из-за этих косичек она и казалась такой молодой? Но когда она сняла пальто и осталась в ситцевом полосатом халатике, Женя увидела большой высокий живот, а на щеках и лбу разглядела темные пятна.

— Раздевайтесь, — сказала женщина. — Я сейчас чай поставлю.

— Не надо, — сказала Женя. — Я ничего не хочу.

— Вот еще, — сказала женщина. — Вы же с дороги, как же это без чаю?

Легко двигаясь по тесной кухоньке, она ставила на стол посуду, приговаривая:

— Горячий чай в такую погоду в самый раз. Это уж, поверьте мне, самое что ни есть лучшее средство!

Появились на столе соленые огурчики, селедка, крупно нарезанная, щедро посыпанная луком, холодная картошка с постным маслом.

— Садитесь, — сказала женщина, подвигая к Жене тарелку и вилку с ножом. — Ешьте, не стесняйтесь, и я с вами за компанию…

Чем-то она напомнила Клаву. Открытостью ли, ненавязчивой, как бы скользящей мимо приветливостью или светлыми славянскими глазами, и в самом деле немного походившими на глаза Клавы?

Или просто все, что бы Женя ни видела, с чем бы ни сталкивалась, приводило ее сейчас к одной мысли, и будь эта женщина черноволосой, замкнутой и угрюмой, она все равно показалась бы Жене похожей на Клаву?..

— Вам, видно, спать хочется, — сказала женщина. — Глаза у вас сонные-сонные.

— Да нет, ничего, — вежливо ответила Женя.

Внезапно женщина вскочила, выбежала из кухни. Спустя несколько секунд она вернулась.

Побледневшие щеки ее медленно розовели, лоб был влажный, даже на шее блестели капельки пота.

— Так вот все время, — сказала она жалобно. — Только глотну горячего — и готово, все обратно. Еще месяца два мучиться…

— Кого хотите, сына или дочь? — спросила Женя.

— Все равно кого, только бы поскорее…

Странное чувство испытывала Женя.

Она спрашивала, отвечала на вопросы хозяйки, улыбалась ей, но все время казалось: это кто-то другой говорит, улыбается, отвечает на вопросы, а сама она, Женя, где-то далеко, очень далеко и от этого дома, и от людей, случайно встреченных в пути, — от всего…

Женщина снова вышла из кухни, Женя слышала, как она возится за фанерной переборкой, взбивает подушки, шуршит бельем.

— Пожалуйста, — сказала она, встав в дверях, — можете отдыхать.

— Спасибо, — сказала Женя.

Утром ее разбудил громкий шепот за стеной. Она прислушалась.

— Ничего, Тося, потерпи еще немного, — уговаривал мужчина.

А женский прерывистый, словно от слез, шепот возражал:

— Легко сказать, еще немного, когда мне каждый день в тягость!

Женя быстро оделась, вышла в кухню.

Давешний милиционер сидел за столом, обняв рукой плечи жены. При виде Жени оба подняли головы, заметно смутившись.

— Вот, — сказал милиционер, — мучается она у меня. Непривычное дело…

— Ничего я не мучаюсь, — строптиво ответила Тося и быстро провела ладонью по глазам. — Я раньше все думала; хорошо бы у меня это рассосалось…

Женя не выдержала, улыбнулась. Вслед за ней улыбнулся и милиционер, как бы извиняясь за наивность своей жены и в то же время невольно приглашая умилиться вместе с ним ее неопытности.

Без плаща и фуражки он казался под стать жене — очень молодым.

«Дети, — грустно подумала Женя. — Совсем еще дети…»

И тут же мысленно посмеялась над собой. Как быстро и неожиданно постарела она душой за эту дорогу!..

Сережа сказал, краснея:

— Разбудили мы вас, вы бы спали еще…

— Я уже выспалась, — ответила Женя.

Тося проворно вскочила из-за стола.

— Сейчас завтрак приготовлю…

— Сиди уж, — сказал муж.

— Вот еще, — она махнула на него рукой. — Я же ни капельки не устала.

Она не двигалась — словно летала по тесной кухне. Открытое, с пятнами на щеках и лбу лицо ее казалось озабоченным и потому почти суровым, тонкие косички били ее по плечам. Если бы не живот, не пятна на лице, свободно можно бы подумать: девочка играет во взрослую, несмышленыш силится показать себя старше, чем на самом деле.

И он, большой, немного неуклюжий, кажется очень добрый, суетливо старался помочь ей — нарезал огурцы и хлеб, потом бросился подметать пол, но, не докончив, выбежал во двор, принес охапку дров.

Они, как видно, крепко любили друг друга. Но, как это часто бывает, немного стеснялись своей любви.

Должно быть, поэтому Тося то и дело покрикивала на него:

— Куда ставишь? Ну куда? Вот медведь, честное слово!

А он беззлобно огрызался:

— Тебя не спросил! Вот злюка, честное слово, и как только таких земля терпит?!