Людмила Уварова - Сын капитана Алексича

Она не кривила душой. Она и в самом деле привязалась к Соне, привыкла слушать ночью ее горячие, торопливые слова о новом, самом лучшем, настоящем, привыкла к ее смеху, к внезапным слезам, к частым сменам настроений.

И порой, глядя на Соню, слушая ее нехитрые рассказы о новом увлечении, о «нем», в которого поверила и влюбилась с первого взгляда, Антонина с горечью думала: как много еще суждено Соне увлекаться и обманываться, влюбляться и разочаровываться…

Опять поезд везет Антонину, и вновь мелькают за окном перелески, рощи, деревья и придорожные столбы с загадочными цифрами приближают Антонину к дому, ко всему тому, что ей дорого, близко, о чем так часто думала и тосковала…

Василий встречал ее на вокзале. Еще издали Антонина заметила его растерянные, ищущие глаза, она замахала ему обеими руками, а он, не видя Антонины, все смотрел и смотрел на окна вагонов, и она знала: сейчас он увидит ее, и прояснятся его глаза, и он бросится к ней, расталкивая всех на пути.

Так и вышло. Он подбежал к ней, схватил за плечи, крепко прижал к себе.

— Тонюшка, до чего же я измучился…

Озабоченно оглядел ее похудевшее лицо:

— Вроде ты немного…

Он замялся.

— Постарела? — усмехнулась Антонина.

Василий укоризненно взглянул на нее:

— Скажешь тоже…

Он был все такой же, ласковый, истосковавшийся по ней, по ее совету, по ее близости. Она была для него всем — другом, женой, опорой…

Дома было тепло, пол чисто вымыт, на столе в голубом стеклянном кувшине синел букет васильков.

— Еще вчера собрал, — пояснил Василий, — все боялся, чтобы не завяли к твоему приезду.

Антонина обвела взглядом похорошевшую, словно бы принарядившуюся горницу. Подошла к Василию, закинула руки на его плечи.

— И я по тебе так соскучилась!

Юлька лежала у себя в боковушке. Еще с порога Антонина увидела, как блестят ее глаза. Быстро подошла.

— Ты что? Заболела?

Юлька не успела ответить. Из-за перегородки раздался голос мачехи:

— Как же, заболела! Дурью мучается…

Антонина, не слушая ее, села на топчан, вглядываясь в Юльку. Лицо Юльки было мертвенно-бледным, прямые волосы сбились на лбу. Глядя на Антонину блестящими, расширившимися глазами, Юлька повыше натянула на себя одеяло.

— Что с тобой? — спросила Антонина. — Мне-то хоть скажи!

Юлька отвернулась. У Антонины заныло сердце — такая у Юльки шея тонкая, в голубых жилках, словно у цыпленка. Обняла ее, прижалась щекой к ее щеке. Юлька лежала будто каменная, не шелохнулась.

— А у тебя жар, — сказала Антонина. — Давай-ка измерим температуру.

Юлька сказала почти неслышно:

— Не надо…

— Почему не надо? — удивилась Антонина.

— Так, не надо…

В дверях показалась плотная фигура Юлькиной мачехи. Красная в белый горошек кофта обтягивала ее плечи. Мельком взглянув на Юльку, она спросила Тоню:

— Побудешь у нас?

— Побуду, — сказала Антонина.

— Ну-ну, — мачеха широко, со вкусом зевнула. — Я тут выйду ненадолго…

Она прошла в сени, тяжело ступая по полу, и, как бы провожая ее, жалобно звякнули ведра в сенях.

— Обижает? — спросила Антонина Юльку.

— Нет, ничего…

Юлька натянула одеяло до подбородка, не мигая глядела на Антонину.

Антонина молча дивилась: странная какая-то Юлька стала, непохожа на саму себя, или и вправду серьезно заболела?

Она наклонилась к Юльке, обняла ее за худенькие плечи.

— Ну мне-то скажи, что с тобой?..

Юлька опустила ресницы, словно хотела скрыть лихорадочно яркий блеск глаз.

— Ничего со мной нет…

Антонина медленно покачала головой:

— Так и не скажешь?

И вдруг Юлька привстала на постели и, повернувшись, упала лицом в подушку.

— Уйди, Антонина, — прошептала она едва слышно. — Слышишь, уйди!

Слезы заглушили ее слова. Она заплакала, дрожа всем своим тонким телом, всхлипывая и не отрывая лица от подушки.

Антонина с болью смотрела на ее плечи, на затылок, осторожно поправила распустившуюся косу.

Что случилось с Юлькой? Какое еще горе обрушилось на нее?

— Юлька, — сказала она, — ну скажи, скажи мне, что же это с тобой?

Юлька все еще не поднимала лица.

— Уйди, Антонина…

— Не хочешь говорить?

— Не хочу.

Антонина насильно повернула к себе Юлькино мокрое лицо.

— Скажи, Юлька, я же тебе друг…

Юлька глубоко, прерывисто вздохнула. Потом почти спокойно сказала:

— Хорошо, скажу. Только ты ни о чем не спрашивай. — Как бы умываясь, провела рукой по лицу. — Сама-то не догадалась?

Глаза Антонины ясно глядели на Юльку.

— Ничего я не догадалась.

Юлька опустила голову.

— Как бы тебе сказать… — Бледные руки ее лежали поверх одеяла. — Понимаешь, что случилось… — Слезы безостановочно текли из ее глаз. — Я ведь ничего не знала…

Внезапно Антонина поняла. Поняла, удивилась, но не показала своего удивления.

Вот оно что!..

— Да, — сказала Юлька, поняв, что Антонина догадалась. — Две недели назад…

— Сама? — спросила Антонина.

Юлька не ответила.

— Температура есть?

— Кажется.

Блестящие глаза Юльки с тревогой следили за Антониной, но лицо Антонины было спокойным. Ни удивления, ни укора.

Быстро, деловито Антонина сказала:

— Вот что, Юлька, надо будет в больницу, и немедленно.

Юлька замахала обеими руками:

— Нет, нет, что ты! Это нельзя!

— Почему нельзя? — спросила Антонина.

— Нельзя. Все узнают, и отец, и мачеха, и вообще все.

— Ничего не узнают, — решительно произнесла Антонина. — Я скажу — приступ аппендицита у тебя. И никто ничего не узнает.

— Антонина, — в голосе Юльки снова зазвенели слезы, но Антонина уже встала, строго посмотрела на Юльку:

— Не дури, Юлька. С этим не шутят. У тебя может заражение крови начаться.

Юлька протянула к ней тонкую, исхудавшую руку, спросила покорно:

— Когда ехать?

— Сейчас поедем, — уже стоя в дверях, ответила Антонина. — Я с тобой поеду, я с тобой все время буду. Только ты не бойся, слышишь?

— Слышу, — тихо отозвалась Юлька.

Василий ничего не знал, может быть, делал вид, что ни о чем не догадывается.

Антонина говорила всем, кто спрашивал, — Юлькиному отцу, мачехе, подругам Юльки:

— Аппендицит, острый приступ…

Ей верили или, может, тоже притворялись, что верят. В больницу Антонина не звонила, боялась, что кто-нибудь подслушает разговор, узнает правду.

В понедельник, после приема, она собралась к Юльке в больницу. На улице ее дожидался Юлькин отец — лысый, краснолицый, с трясущимися руками застарелого алкоголика.

— Может, вместе поедем? — спросил он.

Антонина подумала.

— Нет, ни к чему, думаю, все у нее в порядке, а лишние посещения — лишние для нее волнения. Понятно?

Отец не ответил, молча повернулся, пошел к дому. Антонина проводила его глазами. А вдруг догадался? Что тогда?