Миклош Залка - Осада

Дело в том, что Тобиаш по своему характеру был человеком довольно разговорчивым, и поручику несколько раз удавалось потихоньку подслушать, как его словоохотливый денщик красочно расписывал солдатам то, как много они с командиром повидали и пережили вдвоем. Истории эти казались слушающим солдатам вполне достоверными, и из них явствовало, что командир их батареи — прямо-таки замечательный офицер и боевой товарищ и что другого такого венгерская земля до сих пор просто-напросто еще не рожала. Вот, собственно, та основная причина, почему Тобиаш и стал для своего командира незаменимой личностью, расстаться с которой было бы глупо и грешно.

И вот теперь Тобиаш почему-то запаздывал с сигаретами.

В душе поручик уже решил, что он не станет поучать вновь прибывших на батарею солдат на боевых, так сказать, примерах, не станет попусту тратить на них время, а предоставит это дело Тобиашу: пусть он сам по-свойски поговорит с солдатами. Все они новички, зенитки в батарее тоже все новые, так как прежние снова разбиты… Стоило только Графу Анталу Даниэлю вспомнить об этом, как он сразу почувствовал во рту неприятный горький привкус.

«Разумеется, каждый раз разгром происходит совершенно случайно… как и то, что мне почему-то порой присылают не пушки, а какой-то металлолом, который отнюдь не жаль посылать на верное уничтожение, да и солдаты в расчеты прибывают такие, что еле-еле справляются со своими обязанностями, будто их всех набрали прямо на улице… бездельники и разгильдяи из какой-то отвратительной банды…»

Вот, собственно, почему Граф Антал Даниэль и решил, что учить таких солдат — это равносильно тому, что бить горохом о стену. А на Тобиаша, безусловно, можно положиться, да и те слова, что он скажет солдатам, будут более весомыми: как-никак он сам рядовой солдат, и ему скорее поверят. Поручику, конечно, было больно сознавать тот факт, что в данный момент нация находится в такой стадии, когда слова, сказанные офицером, заметно потеряли свой вес.

Граф Антал Даниэль, как ему казалось, критически наблюдал за происходившими в мире событиями и каждый раз приходил к выводу, что либерально-аристократическое руководство страной толкает ее на край гибели. С захватом власти нилашисты явно запоздали, так как за столь короткое время просто невозможно высвободить энергию народных масс, которая так необходима в деле обороны страны. Особенно невозможно это сделать при сложившихся обстоятельствах, когда незначительные изменения коснулись лишь верховного руководства, так сказать, на уровне правительства, а вот в средних кругах, представители которых постоянно стремятся кверху, и таких изменений не наблюдается, поскольку их представители на каждом шагу наталкиваются на энергичное сопротивление местной бюрократии. Вот почему, по мнению Даниэля, и невозможно высвободить необходимую энергию народа и направить ее на достижение победы…

Задержка Тобиаша явно нервировала офицера. Он сделал несколько глубоких затяжек и мысленно пришел к выводу, что его сейчас, собственно, нервирует все на свете…

«Поражение под Мохачем… как давно оно было…»

Поручик сокрушенно вздохнул. Мысли его заметно раздваивались. Детально анализируя положение на фронте, он невольно приходил к выводу, что война ими уже проиграна, а сама Венгрия несется навстречу собственной катастрофе. Однако свою объективную оценку поручик обычно дополнял строчками одного стихотворения, которые приходили ему на память: «… От Карпат и до Дуная повсюду бешеный вопль и дикая гроза… А ты, венгр, стоишь с распущенными волосами и окровавленным лбом…» Сейчас эти слова поэта, фамилию которого он забыл, казались поручику особенно верными. Он никак не мог успокоиться и все же на что-то надеялся… «А вдруг… А вдруг да в самый последний момент и удастся сплотить всех венгров и бросить их на борьбу… И уж если им посчастливится вырваться из этой долины скорби и пусть не победить, но хотя бы добиться для себя мира на почетных условиях, тогда…»

Графу Анталу Даниэлю казалось, что Будапешт доживает свои последние дни. Ему хотелось (мысленно он молился об этом), чтобы все права в стране были переданы народу и чтобы каждый воспользовался ими…

Даниэлю вдруг захотелось стать в офицерском корпусе не каким-то особенным лицом (его отец пал смертью храбрых в первую мировую, заслужив Золотую медаль витязя, что и помогло его сыну безо всякой протекции попасть учиться в военную академию Людовики, а затем и окончить ее, получив путеводные золотые звездочки на погоны), не этаким уникумом, а одним из многих, которые выходят из самой гущи мелкого крестьянства.

От руководителей нации поручик ожидал решительных действий, а они тем временем, погрузив в вагоны все венгерские законы, увозили с собой на Запад все, что попадало им под руку. Когда Даниэль впервые собственными глазами увидел это, он не поверил себе, так как был пьян, а когда протрезвился и увидел то же самое, то прямо-таки решил, что у него начались галлюцинации на почве частых перепоев. «Какая глупость: законы невозможно погрузить в вагоны и увезти…» Ему даже стало стыдно, что такая мысль могла прийти ему в голову. Однако каким бы странным ему это ни казалось, он попал в самую точку. С тех пор один вид железнодорожных составов, бегущих на Запад, причинял ему настоящую физическую боль, хотя в глубине души он и был полностью согласен с распоряжениями властей относительно вывоза всех ценностей из страны. И поскольку Даниэль не видел другого выхода, то, чтобы не ломать себе попусту голову поисками решения государственных проблем, он еще больше увлекся пьянством. И вот теперь очередь дошла и до Будапешта… А нация так и не поднялась на ноги, как этого хотелось поручику, не встала на защиту столицы даже в этот решающий момент…

К поручику неуклюже подошел старый солдат и остановился не прямо напротив, а немного сбоку.

— Господин поручик, покорнейше…

Офицер бросил на солдата беглый взгляд и сорвавшимся тонким голосом прервал рядового бранью:

— Вы меня, видимо, считаете пляжной проституткой, с которой можно сторговаться? Как вы осмелились обратиться ко мне еще раз! Убирайтесь вон!..

Злость так и распирала поручика, который, однако, злился отнюдь не на старого солдата, а на обстоятельства, сложившиеся, как ему казалось, таким образом, что венгр превращался в крысу.

«Все это, конечно, вина самого Хорти… Его главная вина…» — подумал Граф Антал Даниэль, но тут же его мысли перескочили на то, что ему пора было бы уже давно сидеть у Ливии в квартире. Вспомнив о ней, он чуть было даже не рассмеялся, но тут же сразу помрачнел. «Я смеюсь над трагедией собственного «я»…» И он сокрушенно покачал головой.