Миклош Залка - Осада

Сочтя свои мысли несколько жестокими, хотя и справедливыми, Тобиаш вдруг вспомнил выражение: «Об умерших говорят либо хорошо, либо ничего…»

В конечном итоге денщик не жаловался на своего командира, находясь рядом с которым он чувствовал себя в относительной безопасности, а когда стало по-настоящему опасно, Тобиаш и сам не растерялся и не остался с носом. Сейчас Тобиаш вспомнил и о том, что он, собственно, бросил батарею, хотя у него и было алиби, чтобы уйти от ответственности за это: ему просто повезло, и он остался в живых. Денщик тяжело вздохнул: «Однако женщин поручик действительно любил…»

И тут бравый Тобиаш вспомнил о Ливии, о «невесте», как обычно поручик называл свою очередную любовницу: вспомнил и невольно улыбнулся.

«А неплохо было бы попробовать ее, — мелькнула вдруг в голове у Тобиаша дерзкая мысль. Женщины у него давно не было, и его охватило страстное желание. Тем более что «невеста» все равно ждет, когда денщик поручика принесет ей хлеба. — Она, правда, худа больно, подержаться не за что, но все же… Такая уж не откажет…»

Приняв столь смелое решение, Тобиаш направился к дому, в котором жила Ливия, но по дороге вспомнил, что, уходя с батареи, выписал себе пропуск только на выход из города, то есть в сторону фронта. «А следовало бы выписать и в обратном направлении…» — решил он, повыше подбросив на плече рюкзак с хлебом. На всякий случай Тобиаш всегда носил при себе десятка два пустых бланков пропусков. Поравнявшись с дверью какой-то лавки, он остановился и, достав пропуск, тут же заполнил его, написав: «Отпускается в город на Пештскую сторону для заготовки и доставки хлеба для личного состава 2-й батареи 38-го зенитного полка ПВО».

В подвал дома, служивший для жителей убежищем, Тобиаш спускаться не стал, а просто попросил вызвать оттуда барышню Ливию.

Барышня не заставила себя долго ждать и предстала перед денщиком поручика в утреннем халатике и зимнем пальто, небрежно накинутом на плечи.

— Это вы?! — удивилась она, будто увидела солдата впервые. — А где же господин граф?.. Ну, хоть хлеб-то он прислал?

— Я принес от него известие, которое передам вам только наверху, в комнате…

Барышня удивленно вскинула брови, но спрашивать ни о чем не стала.

— Пойдемте! — бросила она и первой стала подниматься по лестнице.

«А она уже неплохо вжилась в роль невесты графа», — решил Тобиаш, идя вслед за барышней.

Войдя в квартиру, Ливия обернулась к денщику и спросила:

— Ну-с, что же передал мне господин граф?

Тобиаш сначала закрыл входную дверь, затем не спеша снял с плеча рюкзак, а карабин поставил на пол, прислонив его к стене.

— Господин ничего вам не передавал, — тихо проговорил он. — Поручик Даниэль погиб…

— Господин граф… — Ливия вся так и обмерла.

— Не господин граф, а господин поручик Даниэль, — поправил «невесту» денщик. — Не понимаете разве? Как ваша фамилия Абоди, так и его — Даниэль, как вас зовут Ливией, так его — Графом и еще Анталом, поскольку у него двойное имя… Следовательно, Граф — это не титул, а имя… Теперь понимаете? — И махнув рукой, добавил: — Не принимайте только это близко к сердцу; не вы одна попались на эту удочку, были и другие.

Ливия уставилась на денщика такими глазами, будто перед ней стоял не человек, а какое-то чудовище.

Тобиаш развел руки в стороны, как бы показывая, что он к этому обману не имеет абсолютно никакого отношения.

— Мошенник!.. Негодяй!.. — Ливия задыхалась от негодования.

— Был таким, да весь вышел, — спокойно проговорил Тобиаш, — господь его успокоил…

Ливия с истеричным ревом бросилась на стоящего перед ней солдата, стараясь вцепиться в его лицо всеми десятью пальцами с длинными наманикюренными ногтями.

Однако две звонкие пощечины быстро привели ее в себя, «невеста» мигом стала кроткой.

— Это вы мне принесли? — тихо поинтересовалась она, придя в нормальное состояние, и показала на рюкзак.

— Это все мое, — ответил денщик, улыбаясь. — В рюкзаке хлеб, но только не для продажи. Желаете хлеба, барышня?

Ливия подняла взгляд, полный мольбы, на Тобиаша.

— Хлеб мне очень нужен, — вымолвила она и наклонила голову. — Нам совсем нечего есть… — Она снова посмотрела на солдата и, медленно повернувшись, не спеша направилась в комнату.

Тобиаш понимающе улыбнулся и, довольный, последовал за барышней.

Покидал он этот дом в столь прекрасном расположении духа, что из двенадцати буханок хлеба, лежавших в его рюкзаке, одиннадцать оставил барышне, выложив их в прихожей на телефонный столик, а себе взял одну-единственную булку хлеба.

«Все равно его бы у меня конфисковали… Такой приказ имеется…» С признательностью он посмотрел на Ливию и снова подумал: «А ведь и на самом деле так худа… не за что и подержаться…»

— Ну, прощайте, — сказал Тобиаш и, закинув карабин за спину, вышел из квартиры.

Оказавшись на улице, он осмотрелся по сторонам.

— И с этим жить можно, — пробормотал он себе под нос и, быстро переставляя ноги, зашагал прочь. — А теперь можно спокойненько и в плен…

Лошадь и возница лежали на земле, тесно прижавшись друг к другу, сбитые с ног взрывной волной и прошитые осколками снаряда.

Повозка валялась в стороне и, тлея, слегка дымилась.

Лошадь медленно приподняла голову и еле слышно, жалобно заржала и, вздрогнув всем крупом, несколько раз чиркнула подковами передних ног по асфальту, а затем как-то вся вытянулась и затихла.

Михай Киш с трудом открыл глаза. Который сейчас час, он не знал, но сообразил, что ночь еще не кончилась.

Шел мелкий снежок, и его прикосновение к разгоряченному лицу было раненому приятно. Небо под облаками временами прочеркивали огненные сполохи, а потом вдруг яркий, почти солнечный свет залил всю площадь. Снег красиво искрился. Когда же снова стало темно, раненому все еще казалось, что в глазах у него рябит от ослепительного света.

Вдали гремели орудийные раскаты. Киш явственно отличал пушечные разрывы от глуховатого уханья минометов, а винтовочные выстрелы — от коротких автоматных очередей. Где-то высоко в небе нудно жужжал самолет. Над площадью с воем пролетали снаряды, как бы разрезая воздух на части.

Михай Киш дышал тяжело, с резким присвистом.

«А ведь, никак, в живот угодило…» Было странно, что он еще мог дышать. Раненый уже знал, что ему суждено умереть. И совсем не потому, что ему кто-то сказал об этом, нет, он это просто чувствовал, хотя человек с сумкой через плечо, похожий на доктора, бегло осмотрев его, кому-то коротко сказал: «Этого нечего зря и переносить…» Киш же смотрел на него и хотел было объяснить, что ему нечем заплатить ни за врача, ни за лекарства, однако вместо этого только произнес всего два слова: «Господин доктор…» Врач же, решив, что раненый собирается умолять о спасении ему жизни, перебил его словами: «Ваш живот теперь сам господь бог и тот не сможет заштопать, а я всего-навсего человек…» Сказав это, доктор побежал куда-то вслед за другими людьми.