Миклош Залка - Осада

«Наверняка теперь мне и эту свинью припомнят…»

В этот момент на площади снова стало светло как днем от каких-то странных вспышек, которые на миг отвлекли Михая от его невеселых батрацких раздумий, но только на секунду, не больше.

А затем Михай снова задумался над тем, что барин наверняка сдерет с него и за ту свинью. Правда, ездку он тогда совершил как положено. Все привез в целости и сохранности, а господин Лёринц приказал поклажу в дом не переносить, а сложить в хлеву, откуда он, Михай, всегда может принести в дом столько продуктов, сколько ему прикажут. А вот вчера барин почему-то распорядился все перенести в дом и самому в нем остаться. «Лошадь может постоять и во дворе, да и повозка пусть стоит перед домом, а то противник здорово нас обстреливает. Вряд ли стоит испытывать судьбу каждый день и носить продукты в дом черт знает откуда, да и ходить кормить лошадь на конюшню не ближний свет. Того и гляди, русские неожиданно нагрянут…» Барин так и сказал.

«Барин все посчитает… Небось ничего не забудет…»

Ох, и много же нужно будет сыновьям Михая отрабатывать за отца. Старик пожалел, что их сейчас нет с ним рядом, что он не сможет сказать им, чтобы они, упаси боже, не ругали бы барина после его, Михая, смерти. Значит, такова господня воля. А как хорошо было бы все это сказать им лично. Сразу бы на душе полегчало. Барин — добрый человек, который всегда что-нибудь да давал им. Выросли они все на господской земле; здесь жили их отец и дед. И они получали все, что им нужно было: если им нужна была пшеничка — им давали пшеницу; если сало — давали сало; одежонку тоже получали такую, что и коже доброй не уступит. Барин всегда их всем снабжал, а уж ему-то, Михаю, тем более жаловаться не приходится. Вот и намедни, когда он вернулся из поездки, его пригласили в барский дом. Каждый раз, когда господа вставали из-за стола после очередной трапезы: господин Лёринц, его уважаемая супруга Эстер, барышни Эмезе и Клара, — к этому же столу приглашали и Михая, ставили перед ним такие же тарелки, из которых только что ели сами господа, и давали почти такую же еду, может, не так красиво украшенную, но похожую, не обращая внимания на его протесты, что, мол, он не сядет за господский стол. И ему, Михаю, подавали словно господину, а сам Лёринц еще говорил: «Ешьте, Михай, ешьте спокойно, не стесняйтесь…» Добрый человек барин, ничего не скажешь, да и управляющий тоже. Михай им обоим служил честно, и они, возможно, простят ему сегодняшнюю провинность.

Сердце Михая больно сжалось.

Затем перед его мысленным взором снова возникла розовая свиноматка. Когда Михай провел рукой по спине свиньи, ему показалось, что на спине у нее не колючая щетина, а шелковистая шерсть, приятнее заячьего меха. Сразу чувствуется, что господская свинья! Такую во сне и то не всегда увидишь, а не то чтобы иметь у себя в хлеву. Что и говорить, барская свинья! В три-четыре года один раз Михай Киш забивал свинью, обычно простую свинью, вернее говоря, кабанчика, а чаще никак не приходилось. А вообще-то в имении ежегодно закалывали свиней, под Новый год, например, барин всегда колол здорового, хорошо откормленного кабана, от которого хоть и немного, но кое-что перепадало и дворовой челяди, так сказать, давали попробовать и им свежатинки, а после этого как барина добрым словом не вспомнить.

А эта розовая свинка, она даже хрюкала не как обычные свиньи, а как-то по-особому, изнеженно так. «Нужно будет оставить ее на расплод…» — мысленно планировал Михай, решив удивить сыновей, когда они вернутся с фронта, малыми поросятами. Пусть поломают голову, как ему удалось достать такую хрюшку, пока их дома не было.

«Не о том я сейчас думаю…» — решил вдруг Михай и, чтобы хоть как-то загладить свою вину перед барином, начал чуть слышно молиться:

— Господи, прости меня, грешного…

Живот сильно болел. Михай даже тихонько застонал.

Вскоре небо снова прочертили огненные полосы, и бредящему Михаю показалось, что он видит в этих сполохах самого барина, который, судя по всему, беспокоится о нем, думает. Михаю стало жаль господ, которые, наверно, сидят сейчас в своем подвале без продуктов. Ничего-то у них из еды нет, кроме того, что он им еще вчера отнес, но ведь они все это, пожалуй, уже съели, да и отнес-то он им немного муки и картошки. Мяса даже не носил, так как барин сказал, что у них еще с прошлого дня осталось. А потом господин Лёринц сказал, чтобы Михай не вздумал таскать продукты на себе, а подвез бы их лучше на повозке. Михай был благодарен за это барину, так как носить продукты в дом ему приходилось издалека, да и город Михай знал плохо: того и гляди заблудишься. Когда же он приносил продукты барину, тот обычно доставал большую бутылку с палинкой и, угощая Михая, выпивал стопку и сам. В тот момент Михай очень жалел о том, что его сыновья не видят того, как сам барин принимает их отца. Михаю хотелось бы видеть лица домашних удивленными, когда он скажет: «Когда я чокался с барином…»

Губы у раненого снова пересохли, и он опять облизал их.

«Помрут они без меня с голода… — снова подумал Михай о господах. — Если бы я чуть-чуть поспешил, то снаряд разорвался бы позади повозки и не задел бы нас, но Звездочка, как назло, от испуга едва переставляла ноги. Пришлось слезть с повозки, подойти к кобыле, ласково потрепать по шее, а уж потом вести ее за вожжи. Если бы я чуток поскорее уехал…»

Михаю Кишу очень захотелось еще раз чокнуться с барином стопками.

— Помоги… — простонал он, терзаемый резкой болью, нужно было еще добавить слово «господи», но произнести его уже не хватило сил, так как каждое произнесенное слово причиняло раненому нестерпимую боль.

Недалеко послышались чьи-то шаги, становившиеся все ближе и ближе.

«Вор…» — мелькнула в голове у раненого мысль, которая ужаснула его тем, что кто-то может обокрасть повозку, однако, вспомнив, что повозка уже сгорела, он сразу как-то сник. «Наказал меня господь…»

В глазах у раненого потемнело, и он потерял сознание.

Вильмош Гаал сначала увидел лошадь, а самого старика возчика в темноте сразу и не разглядел.

Подойдя к лошади, парень присел на колени и, достав складной нож, открыл его и только после этого осмотрелся по сторонам. Однако старика он и на этот раз не заметил, так как смотрел вдаль, опасаясь, что кто-нибудь другой придет поживиться кониной и прогонит его. Затем Вильмош начал отрезать ножом заднюю ногу лошади.

В сознание Михай Киш пришел оттого, что Звездочка, как ему показалось, пошевелилась, более того, ему даже показалось, что он уловил ее дыхание.

«Ну, вставай, Звездочка, пойдем…» — Михаю казалось, что он произнес эти слова вслух, на самом же деле он просто подумал об этом, но даже это столь малое усилие причинило ему сильную боль.