Миклош Залка - Осада

— Потише, Бочке, — услышал он из-за спины голос товарища. — Так несешься, будто за тобой с собаками гонятся…

Однако Динамит даже не обернулся. Взглянул на часы: «Время еще есть, успеем…» И пошел немного медленнее.

Динамит посмотрел на небо, желая увидеть в нем самолет, жужжание которого он отчетливо слышал, но из-за туч его не было видно. «Похоже, скоро прилетят и другие…» В голову Палу пришла мысль, что, собственно, вся его жизнь до этого дня была не чем иным, как одним долгим ожиданием: ожиданием революции, переворота, восстания, организованного силами Сопротивления… Но пока ничего этого, к сожалению, не было.

Обида сжала горло. «Последний сателлит Гитлера… Вот как нас теперь называют…» Динамит невольно задумался о причинах такого прозвища. Он всегда искал причину того или иного явления. Вот и теперь он пришел к выводу, что Хорти настолько фашизировал Венгрию за время своего правления, что под конец его сам оказался недостаточно фашизированным для управления государством, хотя регент ясно представлял себе, кого именно сейчас нужно преследовать и бить: не сторонников монархии, не руководителей социал-демократии и не своих гражданских противников, отнюдь нет. Всех их Хорти просто-напросто покупал, а сделать это ему было не так уж и трудно, так как все люди стремились отнюдь не к революции, а к власти, и притом не к верховной, а пусть к маленькой такой власти для себя, к более крупным должностям и богатству. Зато коммунистов регент приказывал преследовать самым жесточайшим образом, уничтожать их на каждом шагу, а их партию постоянно и повсеместно громить.

Когда Динамиту однажды сказали, что Коммунистической партии Венгрии больше не существует, он молча выслушал это страшное известие. Когда ему объяснили, почему это произошло, он и тогда промолчал. К чему говорить? Все равно ничего уже не изменишь. Решение есть решение. Было это поздно вечером. Он вышел в парк и долго бродил по его дорожкам, освещенным газовыми фонарями, а в полночь, когда ноги уже ломило от усталости, уселся на садовую скамейку. В глазах стояли слезы. «Партии больше нет…» Вскоре он услышал чьи-то приближающиеся шаги; оказалось — полицейский. Динамит начал лихорадочно думать, как ему объяснить причину своего нахождения здесь, да еще в столь поздний час, но из головы все разом как ветром выдуло. Вспомнил только, что в то время он жил по документам какого-то Михая, фамилия и та из памяти вылетела. Он понимал, что он на грани провала. Полицейский подошел ближе и участливо спросил: «Что с вами, молодой человек?» «Ничего, господин инспектор…» — Динамит повертел головой и тут же, сам не зная почему, сказал: «Любовница меня бросила…» Полицейский поверил и начал его утешать: «Ерунда… из-за какой-то женщины не стоит… Идите домой и выспитесь… у вас еще будет любовница, вот увидите…» Динамит тяжело вздохнул: «Будет… Наверняка будет…» Он все еще думал о партии и тут же мысленно решил: «Не может такого быть, чтобы партии не было…» «Ну, идите же домой. Квартира-то у вас есть?» — поинтересовался полицейский. «Разумеется, — ответил он. — Я еще немного посижу и пойду домой… Не бойтесь, господин инспектор, самоубийцей я не стану…» Полицейский отошел в сторону, но все же наблюдал за ним. Динамит немного посидел, а затем встал и не спеша пошел прочь, уверенный в том, что партия обязательно будет создана вновь. Вскоре он узнал о создании Партии Мира. «А ведь я хочу не мира, а войны… Войны против войны, войны против дворцов…»

В голове кружились обрывки мыслей о роспуске Коммунистической партии Венгрии и причинах основания новой партии — Партии Мира, которой, как ему объясняли, уже никто не станет пугаться, так как само ее название будет способствовать приливу в ее ряды новых членов, особенно представителей интеллигенции и патриотов антигитлеровской ориентации…

«На песке строим…» — подумал Пал Бочке, многого не зная и не понимая, однако на сердце было очень тяжело.

Прошло некоторое время, и снова на политической арене появилась Коммунистическая партия Венгрии. Динамит сразу же воспрянул духом, у него словно крылья выросли. Однако ему по-прежнему было обидно и горько, что идея о так называемом завоевании широких масс, вернее говоря, не сама идея, а ее иллюзия время от времени появляется в партии вновь и вновь, связывая ее по рукам, распыляя силы и средства и порой отвлекая от тех, кого действительно следовало бы привлечь на свою сторону, тех, с кем предстояло строить новую Венгрию, а именно от широкого круга рабочих и беднейшего крестьянства.

«Привлекли мы хунгаристов…» — С досады он щелкнул пальцами. Динамиту казалось, что он видит перед собой капитана, командира батальона хунгаристов, который ожидал, что с ним будут разговаривать совсем не так.

— Бочке, да не беги ты так… — попросил один из патрулей.

Динамит замедлил шаг. Неподалеку от них разорвалась мина, подняв с земли густое облако пыли. Послышался звон разбитого стекла.

Динамит, казалось, не обратив на это внимание, спокойно шел дальше. «Русские уже совсем близко…» Он нисколько не жалел свой город и находил странным, когда его жалели другие. «Пусть гибнет вместе со своими тюрьмами, соборами, прочими аристократическими красотами и проклятой буржуазией! Все в этом городе преступно, даже исторические памятники прошлого. Белый престольный город… Пусть от его прошлого не останется и следа… Нам нужен новый город, населенный новыми людьми, которые будут ненавидеть преступления, станут стыдиться содеянного своими предками, начнут ненавидеть людей, которые якобы стоят вне политики… Нам нужен красивый город будущего…»

Черты лица Динамита несколько смягчились, когда он подумал о том, что ему повезло хотя бы уже в том, что он стал борцом за рождение нового мира. Он взглянул на часы и вздохнул: «Все же как медленно тянется время…»

И снова поблизости разорвалась мина, а вслед за ней снаряд, а потом еще и еще.

С неба по-прежнему доносился гул самолета, которого не было видно из-за туч, что, однако, не мешало ему время от времени сбрасывать бомбы, которые со страшным воем неслись вниз, на землю.

На перекрестке, в подворотне большого дома, стоял гитлеровский солдат. Голова у него была перевязана белым бинтом, который издалека можно было принять за восточную чалму. Динамита так и подмывало сказать гитлеровцу что-нибудь едкое, но по улице ходили люди, и он воздержался: «Еще позовет кого на помощь, и тогда прощай операция…»

Однако, проходя мимо гитлеровца, он все же не вытерпел и, театрально вскинув вверх правую руку, не без насмешки бросил:

— Зиг хайль, камерад!

Немец с неприязнью взглянул на него, но ответом не удостоил.