Лариса Федорова - Не лги себе

А вот если купить дачу и ездить туда сразу после работы, если у мужа появятся хозяйственные заботы, то, вполне естественно, развлекать дружков ему будет некогда. Господи, как же она не догадалась об этом раньше!

Муж очень удивился ее решению. Дача? Вот никогда не думал. Зачем? Для здоровья? А разве оно уже?.. Спорить он не любил. Если есть деньги, пусть покупает.

Денег у Аллы не было. Так, небольшие сбережения. Но после бабушки где-то под Калугой остался хороший дом. Местные организации хотели взять его под детский сад и предлагали незначительную сумму. Если ее добавить к тому, что есть… Она тут же написала этим организациям, что на их предложение согласна и, когда потребуется, выедет туда для оформления купчей.

А пока стала смотреть объявления. Раньше она не представляла, что витрины Горсправки вмещают в себя столько различных судеб. Кто-то продавал литавры, бронзовые подсвечники, породистых щенков. Живущие в Москве жаждали уехать в Норильск и предлагали в обмен трехкомнатную квартиру. Какая-то Елена Ивановна «из маленькой комнатки» продавала птичье боа… Бесконечные мольбы о домработницах. И наконец: «Срочно, ввиду отъезда…» Алла, волнуясь, записала несколько адресов. Они оказались неудачными. Во-первых, никто никуда не уезжал. Человек с бегающими глазами на сытом рыхлом лице жаждал продать свои хоромы как можно скорее. Уму непостижимо, зачем бездетным людям понадобился двухэтажный особняк с двумя разными ходами и огромными верандами. Маленькие глазки хозяина нырнули под жирные веки: «Вы, простите, покупатель или работник следственных органов?»

Ага, все-таки проговорился!

Остальные дачи были так же велики и явно несоразмерны с честными доходами.

Наконец уже к осени вроде наклюнулось подходящее — две комнаты и веранда, близко лес и река. И главное — с того вокзала, в районе которого проектное бюро мужа. Кончил работу — и пожалте за город, в зеленый рай, с пением птиц и прохладой белых рощ.

Так думала Алла Сергеевна, когда в воскресенье поехала по указанному адресу. Продавал дачу, видимо, какой-то военный. Когда она звонила ему по телефону, он четко и быстро растолковал, как надо идти от станции, где главным ориентиром должна служить бетонированная дорога.

Есть предчувствия, которые не обманывают. Так вот, Алла знала, что здесь ей будет хорошо. Еще на станции она попала в белый плен берез, и они, не расступаясь, узкой тропинкой повели ее в свое молчаливое царство. Молоденькие березки стояли еще зелеными, тогда как другие, высокие, замкнули над ее головой нечто золотое и печальное. Иногда с высоты роняли эти точеные красавицы легчайшие желтые листья, потерявшие от дождей и ветра свою форму. Легкие, они парили между белыми стволами, как плавали бы в мире невесомости золотые монеты. Перестав ощущать свои сорок лет, Алла бегала за ними по роще, подставляя ладони, и так запрокидывала вверх голову, следя полет листьев, что едва не потеряла свой модный сиреневый колпак. «Как здесь хорошо!» — восторженно повторяла она про себя. — Нет, нет, я уже не расстанусь с этими березами, надо непременно договориться о покупке».

А вот и бетонированная дорога, но поселка все не видать. Пошли сады один золотей другого, с ярким убранством яблок. Оказывается, здесь тоже был поселок, но хорошо запрятанный среди деревьев.

— Скажите, — обратилась Алла к двум женщинам с пустыми бидонами за спиной, — правильно я иду к дачному поселку?

Женщины посмотрели на нее недружелюбно. Та, которая постарше, в вязаной серой шали поверх телогрейки, покосившись на клетчатое, с низким поясом пальто Аллы, сердито сказала:

— Не знаем мы вашего дачного, мы в деревне живем.

Вторая смягчила ее ответ:

— Наверно, правильно. Мы туда молоко носим. Там все военные живут, после войны участки им отводили. Заслуженные люди.

Эта нечаянная сценка озадачила Аллу. Народ недолюбливает владельцев дач, какими бы заслуженными они ни были. Народ хочет равенства в самом благородном значении этого слова.

Рассказать или не рассказать об этом мужу? Он бы, конечно, обрадовался случаю не покупать лишней обузы да еще прочитал бы ей лекцию о такте. Идут усталые женщины со своими нелегкими заботами, а ты: где дачный поселок? Да еще, наверное, по привычке спросила, есть ли поблизости озеро для купания.

За двадцать лет они хорошо изучили друг друга. До жестокости. Стоит ей о чем-то подумать, как он уже знает. И так же она. Родство душ или супружеская кибернетика? И от этой мысли Алле стало весело. Плохое настроение в ней не задерживалось.

Номер дачи, которую она отыскала, был девятнадцатый. Девятку она любила в любом сочетании, приписывая ей счастливые свойства. Но тут же и огорчилась. Или хозяин схитрил, зазывая покупателя, или они не поняли друг друга, но выяснилось, что продается только полдома, то есть две комнаты и терраска, как указано в объявлении. Досадуя, что ее обманули и она зря потеряла воскресенье, Алла без интереса, просто из вежливости, осмотрела сад и комнаты, предназначенные к продаже. Жить с чужими людьми за спиной она не собиралась. И вдруг из комнаты, куда она не заходила, потому что там сидели гости, вышел смуглый подтянутый человек, стриженный под ежика. Так лет пятидесяти с лишним. Фигурой он был тонок.

— Хотите купить дачу?

— Хотела. Но половина дома нас не устроит.

— Купите у меня.

— Где же это?

— На соседней улице.

Ага. Значит, ближе к березам. Не перепало ему из их белизны. И мысль эта опять развеселила Аллу. Когда-то муж и полюбил ее за эту смешливость. Она тут же подавила в себе улыбку и спросила то, о чем уже привыкла спрашивать за лето: большая ли дача и какая ей цена?

— Не большая и не маленькая, — сказал смуглый человек, судя по выправке — генерал, как и его товарищ. — Дорогая ли? Обошлась не дешево, сам строил. Но вы не беспокойтесь, цена будет сходной.

Он вернулся в комнату за фуражкой, накинул черное пальто и пошел впереди, показывая дорогу. Они шли вдоль канавки по твердой насыпи, узкой, чтобы идти рядом. Иногда он оглядывался, как бы не доверяя легким бесшумным шагам спутницы, и тогда Алла в черноте генеральских глаз, окруженных коричневым, мгновенно засекала острую жалящую тоску…

— А почему вы продаете?

— Куда мне одному. Овдовел я.

— Давно?

— Два года. Сейчас уже обтерпелся, а сначала было мучительно. Никогда не думал, что хоронить придется мне. Естественней было бы наоборот. Четыре войны прошел, считая гражданскую.

— Дети есть?

— Был сын. Погиб в сорок втором, под Москвой. Они с матерью у бабки жили. Так вот… бабушку и его… при бомбежке. С тех пор жена и хворала. На сердце все отразилось.

Алла вздохнула. Она всегда понимала чужое горе. Лучше бы он ни о чем не рассказывал. Но ведь сама виновата, что затеяла этот разговор. Теперь и торговаться вроде неловко. Впрочем, он сказал, что цена будет сходной. Совершенно ясно, что дача ему не нужна.