Джим Кокорис - Богатая жизнь

— Я думал, мы полетим первым классом, — сказал дядя Фрэнк, когда встали в очередь на посадку. Он был одет в свои обычные черные брюки и черную рубашку, на нем были огромные темные очки, охватывавшие голову и, по моим предположениям, удерживавшие его искусственные волосы. Накануне вечером я как раз думал, как поведет себя эта накладка во время путешествия по воздуху.

— Я заказал билеты во второй класс, — ответил папа. Он рылся в нагрудном кармане рубашки, ища билеты и скосив вниз глаза.

— Я всегда летаю первым классом, — сказал дядя Фрэнк. — Там сзади невозможно сидеть. Эти места рассчитаны на карликов.

— Фрэнк, ты же не такой уж высокий, — заметила тетя Бесс.

— Но и не карлик, слава Богу, — парировал он. — Во мне пять футов десять дюймов [4] Примерно 173 см (примеч. перев.) . .

Тетя Бесс и папа, оба посмотрели на него.

— Пять футов восемь дюймов [5] Примерно 168 см (примеч. перев.) . , — поправился дядя Фрэнк. Он вырвал из папиной руки свой билет и отошел от нас.

В очереди перед нами крупный толстый мужчина в ярко-оранжевой трикотажной рубашке и бейсболке никак не мог справиться с багажом, и в конце концов выронил все свои сумки и какую-то книгу.

— Надорваться можно, — сказал он, обратившись к папе, но тот быстро перевел взгляд. Человек нагнулся, подобрал сумки, а книгу при каждом шаге стал толкать перед собой ногой. За нами высокий, знающий себе цену человек в синем костюме с красным галстуком прижал плечом телефон к уху, записывая что-то в толстую книгу, топорщившуюся многочисленными записками и бумажками. Вид у него был такой важный, такой деловой, что я немедленно заключил, что это сенатор Соединенных Штатов. Накануне тетя Бесс говорила, что, учитывая, куда мы летим, есть вероятность, что мы можем встретить в самолете даже политиков.

— Позвоню, когда буду в самолете, — услышал я голос сенатора. — Скажите, чтобы он переслал это по факсу мне в гостиницу. Только все в комплекте.

Служащая, сопровождавшая нас к самолету, стояла в дверях и заученно выдавливала из себя деланную улыбку. Она даже не посмотрела на нас, разрывая билеты пополам. Папа быстро взглянул на возвращенные ему обрывки, поднял портфель и пошел по коридору.

Я сидел в кресле у окна рядом с папой, Томми с тетей Бесс — перед нами, дядя Фрэнк и Морис — по другую сторону прохода, как раз за сенатором. Сначала самолет меня разочаровал. Я думал, что он больше и что стюардессы будут лощеными и роскошными, почти как кинозвезды. Вместо этого внутри самолет был весь серый и узкий, а стюардессы старыми и блеклыми. Но мне понравились столики, которые можно было откидывать с переднего кресла. Пока папа мучился с багажом, запихивая его в отделение сверху, я несколько раз откинул и поднял его.

— Надеюсь, Силвэниес не забудет поливать цветы, — сказала тетя Бесс, глядя на нас поверх своего кресла, — и кормить Ставроса.

— Уверен, что не забудет, — ответил папа, садясь. Лицо у него после возни с багажом покраснело.

— Да, ему не удастся попробовать чудесные ресторанные обеды, — сказала она.

— Кому? Ставросу? — спросил дядя Фрэнк.

— Нет, Силвэниесу, — ответила тетя Бесс.

Тетя Бесс хотела, чтобы Силвэниес поехал с нами, но он отказался, сказав, что хочет воспользоваться одиночеством, чтобы погрузиться в размышления. Дядя Фрэнк сказал, что ума у него достаточно разве что для размышлений о следующем дармовом обеде, а настоящая причина отказа в том, что он просто боится самолетов; этого не отрицал и сам Силвэниес.

— Не понимаю, как вы могли оставить на него дом, — сказал дядя Фрэнк папе с другой стороны прохода.

— Так получилось, — ответил папа. — Он сам попросил. Ему ведь некуда переезжать. К тому же, он присмотрит за домом.

Дядя Фрэнк покачал головой, но тут между ними оказался человек с футляром для гитары, шедший по проходу. Дядя Фрэнк наклонился вперед и посмотрел на нас из-за человека.

— По-моему, ты очень доверчив, Тео. Слишком доверчив. Я бы на твоем месте приковал его цепью к дубу, и только тогда разрешил бы ему подождать, пока ты вернешься.

— Уверен, что все будет хорошо, — сказал папа. И принялся читать руководство по безопасности, а стюардесса со светлыми волосами и яркой губной помадой стала рассказывать о кислородных масках, запасных выходах и приводнении в случае опасности.

Когда мы взлетали, Томми поднял руки над головой, как будто спускался с «американских горок», и закричал. Я крепко схватился за подлокотники и наклонился вперед, навстречу потоку шума и энергии от двигателей. Пока мы поднимались в небо, у меня на мгновение захватило дух, а живот стал легким и мелко задрожал. Меня возбуждало сознание того, что мы уже не на земле, а в воздухе. Я оглянулся на папу и с сожалением увидел, что он спокойно листает журнал, а наш полет для него — лишь еще одна возможность почитать.

Когда самолет выровнялся, я выглянул в окно и стал наблюдать, как удаляются дома и машины, как потом они скрываются за завесами облаков. У меня возникло желание нарисовать все это, но альбом был в чемодане, и все, что мне оставалось, — это смотреть, как совсем рядом с нами проплывают облака, как они полностью обволакивают нас.

— Ну что же, — сказал папа, кладя журнал обратно за откидную доску на сиденье кресла впереди, — как будто все в порядке, взлетели нормально. Взлет прошел гладко, как по-твоему, Тедди?

— Да, — согласился я.

— Тедди, я подумал, что тебе, возможно, понравится. Прочитай это или хотя бы пролистай.

Он вытащил из портфеля и дал мне книгу «Размышления о Гражданской войне».

— Надеюсь, что для тебя это не будет слишком сложно. Есть и другие книги, но, к сожалению, нет ничего специально посвященного битве при Манассасе.

Я с преувеличенным рвением открыл книгу и стал быстро перелистывать страницы.

— Похоже, это интересно. Я сейчас же начну ее читать.

Папа посмотрел на меня с каким-то особенным выражением лица, но потом опять вернулся к своему портфелю.

Я попытался читать, но через некоторое время обнаружил, что уже на первой главе с многословным объяснением значения войны буквы начинают расплываться, а слова заволакиваются туманом. После ночного недосыпа глаза у меня слипались, и я с ужасом чувствовал, что вот-вот провалюсь в сон. Заснуть над книгой о Гражданской войне, которую папа впервые за все годы подарил мне, означало бы провал в моей кампании по завоеванию его симпатий. Поэтому я благоразумно закрыл книгу и задумчиво кивнул головой.

— Изложено очень ясно.

— Что, прости? Ты что-то сказал?

— Я о Гражданской войне. По-моему, это очень интересно, — пояснил я в стиле миссис Уилкотт.

— Да? Я рад, что книга показалась тебе интересной.

Он еще раз с особым выражением в глазах посмотрел на меня сквозь маленькие прямоугольники стекол своих очков.