Ибрагим Рахим - Судьба

— Может, вы не поделили с ним чего, Шербута? И он переманивает людей к себе?

— Что вы! Этот ходжи сидит в грязи по пояс…

— Где?

— Стыдно даже сказать… В свинарнике!

— Его послали туда в наказание?

— Он сам себя послал! Люди, сжигавшие все на улице, по которой прошла свинья, теперь чешут ей спину.

Вряд ли другая новость могла бы так ошарашить Халима-ишана. Нет, что-то тут не понимал Шербута! Зять — председатель, а тесть — в свинарнике? Не поладили! Халим-ишан посасывал бороду, незаметно запихнув ее в рот.

— Где найти Сурханбая?

— В свинарнике! Он там днюет и ночует… Да будет путь ваш добрым, господин…

Шербута долго удивлялся. Ишан, у которого раньше слово «свинья» застревало, как кость, в горле, теперь пошел к свинарю? Поистине мудра поговорка: «Делай то, что ишан говорит, но не делай того, что он сам делает!»

Сурханбай лопатой накладывал навоз на тачку. Из свинарника тянуло кислым теплом.

— Да поможет вам аллах! — сказал ишан, превозмогая себя.

— Халим-ишан? — удивился Сурханбай. — Добро пожаловать.

Ему хотелось спросить про письмо, на которое ишан испугался ответить, рассказать про жуликов Мекки, на которых был похож и этот бухарский жулик, но к чему зря тратить слова? Хватит насмешливого «добро пожаловать»… А постарел, поник ишан, поистаскался… Да и сюда его привела не простая нужда…

— Если время на тебя не смотрит, ты смотри на время! — шутил ишан, не зная, куда присесть.

— Похоже, и вы стали смотреть на время, ишан?

Сурханбай шлепнул полную лопату навоза на тачку.

— Иначе нельзя жить, — то ли изрек очередную мудрость, то ли пожаловался ишан. — Жизнь пропускает нас через свое сито…

Вот вас она сделала свинарем.

— Если бы вы прошли через такое же сито, ишан, как я, то я бы и вас взял свинарем.

Ишана заметно передернуло, хотя он попытался замять свое движение смешком.

— Вы не потеряли чувства юмора, ходжи, это хорошо.

— Я думаю, вы не потеряли практического смысла в жизни… Пришли посмотреть, что это за работа? Чем будете заниматься, если занятие ишана не прокормит вас?

Ишан встретил эти обидные слова со спокойным достоинством — он уже овладел собой. Усмешка утонула в его глазах.

— У нас есть другой разговор, брат, — сказал он сердечно.

Значит, он пришел не зря. Сурханбай воткнул лопату в гору навоза и вытер руки о тряпку, висевшую на двери. Они присели в трех шагах на траве. И здесь держались стойкие запахи свинарника, но Сурханбаю некогда было уходить далеко.

— Не смущайтесь, ишан, — только и сказал он. — Конь пахнет конем, собака собакой, а свинья свиньей… Она тоже животное… Все дело в привычке.

— Наши дети мыкаются где-то неустроенные, — сразу перешел к делу ишан. — Мы должны им помочь. Как говорится, шайтан портит, умный налаживает.

— Вот как! — удивился Сурханбай. — Не знал я, как переменилось время… Оказывается, сваты приходят от невесты?

— Да, — сказал ишан, — время новое… Если вы согласны, скажем «аминь» и подумаем о свадьбе… — Сурхан-бай молчал, и Халим-ишан быстро спросил: — Где Оджиза?

Э, да ты ничего не знаешь, старая лиса!

— Может быть, она уже прозрела.

— Прозрела?

Ишан вздрогнул. Разные чувства боролись в его душе, радость и горе столкнулись в ней. Радость от прозрения дочери подписывала приговор его власти. Ислам твердит: «Семиэтажное небо держится без подпорок», но власти нужны подпорки. И если врачи сделали то, чего не сделал сам аллах со всеми своими табибами… Ах, ишан! А разве ты не заворачивал в молитвы из корана лекарства безбожников?

Лицо его было неподвижным. Умение скрывать свои душевные бури — последний признак власти. Ишану только и осталось, что пользоваться им. Он смотрел перед собой, ничего не видя и загоняя тревожные мысли на самое дно души.

— А Хиёл? — спросил он.

— Мы в ссоре с Хиёлом, — горько признался Сурханбай.

— Вот будет счастливый случай, и я помирю вас. — Ишан тут же поднял руки вверх, как для молитвы.

— Неужели вы и правду хотите счастья нашим детям? — спросил Сурханбай.

— Вы не верите мне, ходжи?

— Когда лжец говорит правду — ему не верят.

— Давайте поговорим о детях.

Сурханбай подумал, кинув под язык горсточку табака.

— Мир под вашей рукой я считал бы несчастьем, — проговорил он, устало опустив голову.

— Для себя? — спросил ишан.

— Для них.

Сурханбай посмотрел в лицо ишана долгим непрощающим взглядом. Ишан невольно провел ладонями по лицу, словно хотел закрыть его от Сурханбая.

— Я вижу, скитания ничему не научили вас.

— Нет, ишан! — Сурханбай усмехнулся, показывая, как много зубов растерял на чужбине. — Там я понял, как не пеним мы воду, текущую у дома… И плачем только тогда, когда высохнет источник. Я хочу одного — честно умереть. А для этого нужно честно жить.

К Хазратову ишан шел, уже не веря, что найдет в нем союзника, но отчаяние подгоняло его. Что же, он скажет себе, что сделал все мыслимое и немыслимое, а тогда останется одно — как ишан Дукчи, поднимать народ, а больше ничего не оставалось.

Хазратов встретил ишана насмешливо:

— Что случилось? — спросил он, стоя на пороге своего дома. — К человеку, которому уготовано место в аду, идет будущий житель рая!

Кланяясь ему с приложенной к сердцу рукой, ишан уловил запахи спиртного и обрадовался. Это всегда способствовало разговору.

— Я всегда прихожу, чтобы помочь грешным, — улыбнулся он, давая понять, что шутит, но не без тайного смысла.

— В чем помочь? — грубо спросил Хазратов и брезгливо нахмурился, опустив уголки рта.

— Избежать ада.

— Я не люблю богословских разговоров.

— А я не люблю разговаривать, стоя на ногах, — жестко сказал старик.

— Проходите, садитесь…

Ну вот! Это другое дело. Хазратов отступал, да оно и понятно. Не так-то шикарны были его дела, чтобы куражиться. Кто отступает, тот может и сдаться.

— Мне известно, что судьба не улыбается вам, хотя вы заслуженный и умный человек, — польстил ишан для начала, и Хазратов не ответил, а это уже было хорошо. — Представляете себе, что будет, когда вести о ваших неудачах дойдут до Бардаша? О, я понимаю, — приподняв ладонь, предупредил он взрыв ярости у собеседника, — вы старались для народа, но ведь сейчас и народ недоволен вами, люди говорят то да се… — Он хорошо использовал информацию Шербуты. — А Бардаш! От его ног поднялась вся пыль на вашей дороге… Если вы его не остановите, он доломает лестницу, по которой вы поднимались столько лет… И совсем уберет ее.

Человеческие страсти тоже были давним оружием ишана.

— Вы что-то мне хотите сказать, ишан? — прищурясь, сказал Хазратов.

— Показать.

Ишан выдернул из поясного платка кожаный кошелек, достал оттуда записку и положил на стол перед председателем колхоза. Тот сразу узнал почерк Джаннатхон, да записка была и подписана. Речь шла о ребенке Яганы.