Ибрагим Рахим - Судьба

— Ведь газ — доброе дело, отцы, — обратился он к старикам.

— Да! — ответил один из «отцов», взмахнув палкой. — Газ — доброе дело, но зачем же вы хотите сломать мазар? Кому он мешает?

— Хиёл! — позвал Бардаш.

Хиёл уже стоял за его плечом.

— Вы видели эти большие трубы? — спросил Хиёл стариков. — Они идут прямо, как стрела. Когда вы копаете арык, разве он обходит каждую кочку и каждый куст бурьяна?

— Наш мазар — святое место! — закричали старики и больные. — Это не бурьян!

Бардаш поднял руку, но долго ждал, пока они успокоятся. Люди видели, что их не теснят бульдозерами, с ними хотят говорить, и сами унимали особенных крикунов.

— Кто вам сказал, что это святое место?

— Это все знают!

— Я лично не верю в святые места, — сказал Бардаш, — но я знаю много памятников старины, которые верующие называют святыми и которые переданы под охрану государства или находятся в распоряжении Духовного управления. А Огненный мазар нигде не числится…

— Ты врешь! — закричали ему в лицо.

Он пожал плечами и вынул бумагу.

— Идите сюда, юноша, — поманил он пальцем студента духовного училища. — Прочтите.

Один стыдливо юркнул за спины других, а второй подошел.

Справка Духовного управления удостоверяла, что могила Ходжи Убони находится в другом месте, а Огненный мазар не записан в инвентарной книге ни как место захоронений, ни как место поклонения.

— Получается, что это выдумка! — сказал Бардаш.

— Халим-ишан! Что же вы молчите?

— Ишан-ата! — заволновались люди.

— Кстати, — прибавил Бардаш, — Халим-ишан тоже получил такую бумагу.

Но тут ишан, собравшись с силами, снова вышел вперед.

— Это место, — проскрипел он, — освящено молитвами людей. Оно освящено народом, а не Духовным управлением.

Людям хотелось верить, и его ответ понравился им. Людям не хотелось знать, что их обманывали много лет…

— Святые все это построили, и мы не дадим сломать!

Чувствуя, что толпа держится за него, как за спасательный круг. Халим-ишан приободрился, вздернул бородку.

— Нет, нет, — раздался голос не там, где стоял Бардаш, а сбоку от ишана. — Я знаю, кто это построил, ишан-ата!

К нему приближался старый чабан, с такой же редкой и седенькой, как у самого ишана, бородкой, только с лицом более прокаленным и руками более грубыми, в мозолях. Невдалеке паслись два верблюда, и никто не заметил, когда еще один верблюд подвез к мазару двух стариков и, опустившись на колени, дал им сойти на землю. Это были наш старый знакомый чабан, нечаянный друг Хиёла, и Сурханбай.

Бардаш давно выглядывал его в толпе. Он написал Хазратову, чтобы тот отпустил Сурханбая на мазар, и боялся, что старика не будет. Приехал!

— А вы не знаете, ишан-ата, кто, например, вырыл колодец?

— А вы знаете? — спросил ишан, усмехаясь.

— Да.

— Кто?

— Я.

Старик чабан сказал это так просто и негорделиво, что люди не рассердились, а с любопытством стали смотреть на него как на человека, приобщенного к чуду.

— Мы, чабаны-каракулеводы, — рассказывал старик, — вырыли своими руками этот колодец. А я не святой. Сами видите. Я человек. Мы вырыли в пустыне много таких колодцев. Хорошо, что не хватает на каждый по Халиму-ишану, а то бы всюду обирали людей…

Перед чабаном затанцевал мордатый шейк Мирза. Скинув тряпье, он показывал ему и всем свое тело с рубцами от язв. С тех пор как его видел Бардаш, он отъелся еще больше и еще неистовей защищал святость колодца.

— Я вылечился! Я вылечился! — повторял он.

Растолкав стариков и студентов, которые и сами были рады несказанно рассеяться, первый ряд теперь заняли больные.

— А ну-ка, помолчи! — оборвал его Сурханбай. — Дай сказать человеку постарше. А то у тебя язык покроется язвами! Дармоед!

Мирза быстро подобрал свое тряпье.

— А ты кто такой? — спросил он Сурханбая. — Откуда ты взялся?

— Я пришел из Мекки.

Люди снова пораженно затихли, придвинулись ближе.

— Я видел много таких, как ты, — продолжал Сурханбай, грозя шейху пальцем. — Ты вылечился? — сердито закричал он на парня. — Так иди работать! Который месяц ты кормишься тут вместе со своим ишаном?

Парня проводили смешком. Толпа смешалась.

— Кто вы такой, аксакал? — спрашивали старики Сурханбая.

— Я счастливый человек, — сказал он. — Сурханбай-ходжи. Ваше дело верить или не верить аллаху, но поверьте мне, что я был в Мекке и нигде в мире не видел столько обманщиков, как там.

— Вы тот самый Сурханбай, который бежал из Бахмала со своими овцами? — спросил его какой-то старик из защитников мазара.

— Тот самый.

— А я Азимбай! Помните, мы с вами спорили, кому принадлежит чинара, растущая на границе наших земель? Спилили дерево и разделили пополам. А оно и сейчас бы могло давать тень! Здравствуйте!

Старики обнялись и принялись приветствовать друг друга на глазах потрясенного Халима-ишана. Бардаш опять поднялся на подножку.

— Я хочу сказать больным, что выздоровлению некоторых несчастных помогла целебная сила этой воды. Одним она помогает, другим может повредить. Врачи изучат ее свойства и откроют здесь больницу или курорт. Вы все доживете до этого. Я вам обещаю! А сейчас бойтесь ишана! Он вас даром оберет и обманет! Эти старики, — показал он на Сурханбая и чабана, — правду говорят! Вашу веру ишан использует для своего обогащения. И ведь даже налогов с этих денег не платит! Я бы подумал, что это за вера, у которой такие служители, как Халим-ишан. Но это ваше дело. А наше — сказать вам правду…

Как-то так получилось, что вокруг Халима-ишана расступились люди, и он стоял словно в пустоте. Если раньше он держал голову высоко, как держит чуб кукуруза, то теперь опустил ее, как опускает свою метелку мягкая джугара.

— Халим-ишан, — обратился к нему Бардаш. — Вы знаете, что за вашу личную постройку у мазара газопроводчики назначили компенсацию… Хотя мне она кажется незаконной, потому что все вы нажили нечестным путем. Вы по-прежнему против сноса так называемого Огненного мазара?

— Я согласен, — выдавил из себя Халим-ишан, не поднимая глаз. — Они против…

Он обвел рукой вокруг себя, но люди отступали все дальше и дальше, освобождая дорогу бульдозерам бригады Курашевича, которые медленной поступью уже приближались из-за последнего бархана.

Земля слегка дрожала под ними. Это было похоже на землетрясение. Халим-ишан смотрел. Когда нож первого бульдозера коснулся забора и снес его легко, как бумажный листок, превратив в облако пыли, ишану стало больно, словно выворачивали не камни, а его сердце. Да, он прожил не очень чистую жизнь. Он хитрил, лукавил, изощрялся. Но все это он делал для веры. И вот его вера рушилась. А он не пожалел для нее даже дочери… Богомольцы тоже смотрели на разгром мазара и смеялись. Их не трогала слабость ишана, посрамленного слуги аллаха! О аллах! Спаси их и спаси своего слугу!