Томас Вулф - Взгляни на дом свой, ангел [litres]

Леонард прилагал отчаянные усилия, чтобы поддержать жизнь своей маленькой школы. В первый год у него было меньше двадцати учеников, а во второй – меньше тридцати. Из дохода, не превышавшего трех тысяч долларов, ему приходилось платить небольшое жалованье мисс Эми, которая, чтобы помочь ему, ушла из школы, где преподавала в старших классах. Старый дом на прекрасном лесистом холме, без современных удобств и со множеством сквозняков, был сдан ему за очень небольшую плату. Но из-за буйств тридцати мальчишек он требовал ежегодного ремонта. Леонарды с большим упорством и мужеством вели борьбу за существование.

Еда была скудной и однообразной – за завтраком тарелка голубоватой водянистой овсянки, яйца и поджаренный хлеб; за обедом жидкий суп, горячий кислый кукурузный хлеб и вареные овощи с куском жирной свинины; за ужином разогретые сухари, маленький кусочек мяса и тушеный или вареный картофель. Никому не разрешалось пить ни кофе, ни чая, но свежего жирного молока было сколько угодно. У Джона Дорси всегда была корова, которую он сам доил. Иногда на стол подавался пышный пирог с хрустящей корочкой, поджаренные в желтке тартинки или имбирные пряники – изделия Маргарет. Она готовила прекрасно.

Часто по вечерам Гай Доук тихонько выбирался через окно на боковое крыльцо и ускользал по дороге под защитный рев деревьев. Он возвращался из города часа через два и торжествующе влезал в комнату с бумажным мешком, полным бутербродов с горячей колбасой, покрытых густым слоем горчицы, рубленого лука и жгучего мексиканского соуса. С лукавой усмешкой он снимал фольгу с двух пятицентовых сигар, и они роскошно курили, приятно взбодренные собственной дерзостью, и осторожно выпускали дым в трубу на случай внезапного появления директора. Из ветра и ночи Гай, кроме того, приносил добрый соленый хлеб городских новостей, подхваченных на улицах и в лавках сплетен и доблестное бахвальство любезников из аптеки.

Пока они курили и набивали рты толстыми вкусными кусками бутербродов, они поглядывали друг на друга с довольными смешками, разыгрывая вот такую безумную симфонию смеха:

Хех-хех-хех! – смех смаковации.

Хиих-хиих-хиих! – смех щекотулии.

Хух-ху-ух! – смех обжирательности.

Бодрящий жар горящих поленьев ласково наполнял их комнату, над их укрытыми головами выл, проносясь по земле, темный гигантский ветер. О укрытая любовь, уютно прикорнувшая в тепле вопреки этой зимней ночи! О теплые прекрасные женщины, в лесных ли хижинах или в городе, вознесенные высоко над стонущими волнами, выброшенные на ветер, я иду!

Гай Доук мягко похлопывал себя по животу правой рукой, а левой неторопливо поглаживал круглый подбородок.

– Ну-с, посмотрим, – проржал он, – что он говорит об этом.

Их хохот бился о стены. И слишком поздно они услышали разбуженные крадущиеся шаги директора, скрипящие в холле. Позже – тишина, темнота, ветер.

Мисс Эми закрыла свой маленький аккуратный журнал, вскинула над головой крупные руки и зевнула. Юджин с надеждой взглянул на нее и дальше – на площадку для игр, красную в лучах заходящего солнца. Он был своенравен, необуздан, взбалмошен. Он не желал сдерживать в классе свой сумасшедший язык. Не было дня, когда бы он не сорвался. Он ставил их в тупик. Они его любили и наказывали сочувственно, с сознанием исполненного долга. Его никогда не отпускали вовремя. Его всегда оставляли после уроков.

Джон Дорси аккуратно отмечал в специальном журнале малейшее нарушение порядка, каждый плохо выученный урок. Перед концом занятий он под гул невнятных протестов прочитывал список нарушителей и назначал им наказания. Как-то раз Юджин за целый день не получил ни одного замечания. Он с торжеством ждал, пока Леонард просматривал список.

Джон Дорси испустил глупый смешок и ласково сжал его руку повыше локтя.

– Что же, сэр! – сказал он. – По-видимому, произошла ошибка. Я все-таки оставлю тебя после уроков для поддержания принципа.

Он перегнулся, залившись долгим прерывистым смехом. На отчаянные глаза Юджина навернулись слезы злости и удивления. Этого он не забыл.

Мисс Эми зевнула и улыбнулась ему с медлительным, могучим, ласковым презрением.

– Ну, иди! – сказала она протяжным ленивым голосом. – Мне надоело с тобой возиться. Ты не стоишь даже пороха, чтобы тебя застрелить.

Вошла Маргарет. Ее лицо хмурилось, а в темных дымчатых глазах затаилась нежная строгость и скрытый смех.

– Что происходит с этим шалопаем? – спросила она. – Неужели он не может выучить алгебры?

– Выучить-то он может! – протянула мисс Эми. – Он все может выучить. Он лентяй – в этом все дело. Просто лентяй!

Она ловко шлепнула его по заду линейкой.

– Подогреть бы тебя немного таким способом. – Она засмеялась медлительно и звучно. – Вот тогда бы ты все выучил!

– Нет, нет! – сказала Маргарет, покачивая головой. – Оставь его в покое. Нельзя смотреть фавну за уши. А ты не обращай на алгебру внимания. Она для тех, кто победнее. Там, где дважды два – пять, алгебра не нужна.

Мисс Эми обратила на Юджина красивые цыганские глаза.

– Ну, иди! Ты мне надоел. – Она утомленно махнула могучей рукой.

Он с безумным воплем выскочил без шляпы из двери и прыгнул через перила крыльца.

– Эй-эй! – крикнула Маргарет. – А где твоя шляпа?

Ухмыляясь, он помчался обратно, схватил бесформенный комок зеленого грязного фетра и натянул его на вздыбленные волосы. Из прорех у тульи высунулись кудрявые завитки.

– Поди-ка сюда! – печально сказала Маргарет.

Ее нервные пальцы поправили сбившийся под ухо галстук, одернули жилет и застегнули пиджак, а он поглядывал на нее со своей странной бесовской усмешкой. Вдруг она содрогнулась от смеха.

– Господи, Эми! – сказала она. – Погляди на эту шляпу!

Мисс Эми улыбнулась с сонной и равнодушной кошачьей нежностью.

– Пора бы уж тебе начать следить за собой, Юджин, – сказала она. – Не то девушки не станут обращать на тебя внимания.

Он услышал странную мелодию смеха Маргарет.

– Нет, ты только представь себе – он ухаживает! – сказала она. – Бедняжка, наверное, подумает, что в нее влюбился демон.

Глаза ее горели, изливая темную тайную красоту.

– Ну, убирайся, разбойник, – приказала она.

Он повернулся и с яростным горловым кличем понесся по дороге огромными прыжками.

Сумерки закружились в ее глазах.

– Оставьте его в покое, – прошептала она, ни к кому не обращаясь. – Оставьте его в покое!

Легкий апрельский ветер овевал холм. Около школы пахло горящими листьями и мусором. В поле на склоне позади здания пахарь погонял большого коня в свободных позвякивающих постромках вокруг все уменьшающегося квадрата сухой прошлогодней пашни. Но-о! Но-о! Его сильные ноги шагали следом. Большой лемех чисто впивался в почву, разваливая за собой глубокую плодоносную борозду во влажной юной земле.