Томас Вулф - Взгляни на дом свой, ангел [litres]

Толстыми намеленными пальцами Джон Дорси задумчиво массировал свой торс от чресел до подбородка.

– Ну-с, посмотрим, – проржал он с рассчитанной медлительностью, – что он говорит об этом.

Он порылся в своих заметках.

Том Дэвис отвернул покрасневшие щеки к окну, и из его стиснутых губ брызнул тихий смешок.

Гай Доук невозмутимо смотрел на Юджина, поглаживая двумя раздвинутыми пальцами серьезное бледное лицо.

– Entgegen, – сказал Юджин тонким прерывистым голосом, – следует за своим дополнением.

Джон Дорси неуверенно засмеялся и покачал головой, все еще роясь в заметках.

– Я в этом не убежден, – сказал он.

Их буйный хохот рванулся вперед, как спущенные со сворки гончие. Том Дэвис рывком упал лицом в парту. Джон Дорси поднял голову и неуверенно присоединил к их веселью свой рассеянный пронзительный смех.

Время от времени они почти насильно понемножку обучали его немецкому языку, относительно которого он пребывал в безмятежном неведении. Эти уроки стали для них каждодневной приманкой – они занимались с сумасшедшим усердием, убыстряя и полируя свои переводы, чтобы насладиться его растерянностью. Иногда вполне сознательно они подсаливали свои страницы правдоподобными вставками, не имевшими ничего общего с оригиналом, а иногда вставляли нелепейшие фразы, а потом, ликуя, ждали, чтобы он осторожно объяснил слово, которого вообще не существовало.

– «Медленно лунный свет полз по креслу, в котором сидел старик, поднимаясь по его коленям, его груди, и наконец… – Гай Доук лукаво покосился на своего наставника, – поставил ему хорошего фонаря под глазом».

– Не-е-ет, – сказал Джон Дорси, потирая подбородок, – не совсем так. «Ударил ему прямо в глаза», на мой взгляд, передает это идиоматическое выражение несколько лучше.

Том Дэвис спрятал взрыв странных булькающих звуков в парту и замер в ожидании обычного классического маневра. Маневр этот последовал незамедлительно.

– Посмотрим, – сказал Джон Дорси, листая страницы, – что он говорит об этом.

Гай Доук быстро нацарапал пару строк на смятом листке и бросил его на парту Юджина. Юджин прочел:

Он вырвал из тетрадки глянцевитый двойной листок и написал в ответ:

Они читали слащавые историйки, исторгающие тяжелые немецкие всхлипы: «Immensee» [115] « Иммензее » – повесть немецкого писателя Теодора Шторма (1817–1888). «Выше, чем церковь» – роман немецкой писательницы Вильгельмины Гиллерн (1836–1882). «Разбитый кувшин» – комедия немецкого романтика Генриха Клейста (1777–1811). , «Höher als die Kirche», «Die Zerbrochene Krug” [116] «Иммензее», «Выше, чем церковь», «Разбитый кувшин» (нем.). . А потом пришла очередь «Вильгельма Телля». Чудесный размер песни, открывающей действие, неземной песни сирены, манящей юного рыбака, преследовал их, как волшебная музыка. Перегруженная мелодраматичность некоторых сцен не казалась им избитой – сцены стрельбы по яблоку и спасения в лодке их захватили. Остальное же было, как они со скукой признавали, Великой Литературой. Мистер Шиллер, убедились они, подобно Патрику Генри [117] Генри Патрик (1736–1779) – американский политический деятель и оратор. Джордж Вашингтон (1732–1799) – главнокомандующий американскими войсками во время Войны за независимость, первый президент США (1789–1797). В американской школьной истории Вашингтон изображается бескорыстным патриотом и безупречно добродетельным человеком. Поль Ревир (1735–1818) – бостонский гравер, член тайной организации американских колонистов, подготовлявшей восстание против англичан. В апреле 1775 года из Бостона был секретно выслан отряд английских войск с приказом захватить тайные склады оружия. Узнав об этом, Ревир ночью объехал верхом соседние городки и предупредил своих товарищей о намерениях англичан, которые в результате были встречены народной милицией и потерпели сокрушительное поражение. , Джорджу Вашингтону и Полю Ревиру, благоговейно почитал прелести Свободы. Его закаленный швейцарец тяжеловесно прыгал с утеса на утес, взывая к ней в многословных речах.

– Горы, – заметил Джон Дорси, которого в минуту озарения коснулся гений этих мест, – издавна считались оплотом Свободы.

Юджин повернул лицо в сторону западных хребтов. Он услышал – далеко-далеко гудок и дальний гром на рельсах.

Во время этого отсутствия Элизы он жил в одной комнате с Гаем Доуком.

Гай Доук был на пять лет старше него. Он родился в Ньюарке, в штате Нью-Джерси – он гнусавил и был энергичен, как янки. Его мать, содержательница пансиона, приехала в Алтамонт за два года до этого, чтобы поправить здоровье – у нее был туберкулез, – и часть зимы она проводила во Флориде.

Гай Доук был среднего роста, с ловко сбитой фигурой, черными волосами, блестящими темными глазами и бледным, очень гладким лицом, которое, по мнению Юджина, чем-то напоминало рыбье брюхо. Из-за толстого подбородка нижняя часть его лица, к сожалению, казалась крупнее верхней. Он одевался с щеголеватой аккуратностью. Люди называли его красивым мальчиком.

Он ни с кем не сдружился. Ученикам Леонарда этот янки был намного более чужим, чем богатый кубинский мальчик Мануэль Кевадо, чей сочный темный смех и ломаная речь посвящались только девушкам. Мануэль принадлежал к более богатому Югу, но им он был понятен.

Гай Доук был лишен их полнокровия, их добродушной буйности. Он никогда громко не хохотал. Он обладал острым, ясным, неглубоким, окостенело-догматичным умом. Его товарищи были скверные южные романтики, он был поддельный реалист-янки. Таким образом, разными путями они достигали единой цели – суеверной предубежденности. Гай Доук уже затвердел в изложнице инфантильного цинизма американцев, живущих в больших городах. Иногда он возился с другими ребятами, но всегда в классической манере горожанина, дурачащегося с неотесанными деревенскими парнями. Он был благоразумен. Превыше всего он был благоразумен. Он чувствовал, что безопаснее исходить из того, что Правда всегда на эшафоте, а Кривда вечно на престоле. Избиение младенцев не приводило его в гнетущее уныние – наоборот, это зрелище доставляло ему немало горького удовольствия.

В остальном Гай Доук был очень симпатичным юношей – неглупый, упрямый, нетонкий и удовлетворенный своим остроумием. Они жили в доме Леонарда на первом этаже; по вечерам возле ревущего огня они внимательно прислушивались к великому грому деревьев и к крадущимся поскрипывающим шагам директора, когда, осторожно спустившись по лестнице, он останавливался у их двери. Они ели за одним столом с Маргарет, Джоном Дорси, мисс Эми, двумя детьми (Джоном Дорси-младшим, девяти лет, и Маргарет – пяти) и двумя теннессийскими племянниками Леонарда: Тайсоном Леонардом, восемнадцатилетним хитрым и грубым парнем с лицом хорька, и Дерком Барнардом, высоким стройным мальчиком семнадцати лет, с шишковатым лицом, веселыми карими глазами и вспыльчивым характером. За столом они поддерживали тайное общение с помощью многозначительных гримас и незаметных движений – пока Джон Дорси читал молитву, в соседа исподтишка вонзалась вилка, он хрюкал, и они задыхались от сдержанного смеха. По ночам они вызывали друг друга стуком в пол или в потолок, хихикая, собирались и болтали в темном, полном сквозняков холле, а потом, когда на них обрушивался Джон Дорси, опрометью бросались в свои нетронутые постели.