Томас Вулф - Взгляни на дом свой, ангел [litres]

Он быстро погружался в угрюмую серьезность.

– Все лучшие люди города принадлежат церкви, – сказал он убежденно. – И это очень здорово.

– Почему? – спросил Юджин с ленивым любопытством.

– А потому что, – сказал Джордж Грейвс, – так ты знакомишься со всеми людьми, которые чего-то стоят, черт их дери.

«Стоят того, чтобы их черт подрал!» – быстро подумал он. Забавная мысль.

– Это полезно в деловом отношении. Они тебя запоминают, начинают уважать. А без них, Джин, в этом городе ты ничего не достигнешь. Быть христианином, – добавил он благочестиво, – стоит того.

– Да, – серьезно согласился Юджин, – ты прав.

Идти степенно в божий храм [135] Идти степенно в божий храм… – С. Колридж, «Поэма о старом моряке». среди почтенных прихожан.

Он грустно задумался о своем утраченном благонравии и о том, что когда-то он в одиночестве бродил по чинным улочкам божьего шотландского городка. Непрошеные, они явились вновь завладеть его памятью – бритые лица добродетельных торговцев, ведущих свои тщательно умытые домашние царствия покорно совершать все положенные обряды, сухие, приглушенные улыбки благочестия, скованная страсть истовости, с которой они молили, чтобы господь возлюбил их деловые сделки, или отдавали девственных дочерей на святое торжище брака. А из даже еще более глубоких штолен его сознания к берегам его былого голода медленно всплывали огромные рыбы, чьи имена он знал не все, чьи имена, собранные в слепых усилиях из тысяч книг, от Августина (тоже всего лишь имя) до Джереми Тейлора [136] … от Августина… до Джереми Тейлора. – Имеется в виду Блаженный Августин (354–430), один из отцов церкви; Тейлор Джереми (1630–1667) – английский богослов. Варфоломей, Иларий… – тут перечисляются богословы первых веков христианства, которых католическая церковь объявила святыми или мучениками. , английского метафизика, были формулами, на миг зажигавшими чешуйчатые огни – электрические, фосфоресцирующие, освещающие магическими ассоциациями бездонные глубины обряда и религии. Они возникали – Варфоломей, Иларий, Златоуст, Поликарп, Антоний, Иероним и сорок каппадокийских мучеников, которые шли по волнам, свернутым в кольца, как их собственные зеленоватые тени, и через мгновение исчезали.

– Кроме того, – сказал Джордж Грейвс, – так же принято. Честный путь – самый прямой.

По ту сторону улицы на втором этаже небольшого трехэтажного кирпичного здания, служившего приютом нескольким юристам, врачам и дантистам, доктор Г. М. Смейзерс энергично нажал на педаль правой ногой, взял ватную колбаску у своей помощницы мисс Лолы Брюс и, плотно заложив ее за губу невидимого пациента, сосредоточенно наклонил свою фешенебельную лысую голову. Легкий ветерок откинул тонкие занавески и показал его – знающего свое дело, в белом халате, с бором в руке.

– Так не больно? – спросил он нежно.

– Оэн оно!

– Сплюньте!

С тобой беседуя, я забываю время [137] С тобой беседуя, я забываю время – цитата из поэмы Д. Милтона «Потерянный рай». .

– Наверное, – сказал задумчиво Джордж Грейвс, – золото, которым они пломбируют зубы, стоит больших денег.

– Да, – сказал Юджин, захваченный этой мыслью, – если золотые пломбы есть хотя бы даже у одного человека из десяти, это даст десять миллионов только на Соединенные Штаты. А сколько это будет, считая по пять долларов штука, ты и сам легко сосчитаешь.

– Еще бы! – сказал Джордж Грейвс. – Я и больше сосчитаю. – И он со смаком задумался на минуту. – Куча денег, – сказал он.

В конторе Похоронного бюро Роджерса Мелоуна собралась скорбящая семья похищенного смертью, – «Конь» Хайнс откинулся во вращающемся кресле и, положив ноги на широкий подоконник, лениво переговаривался с мистером Ч. М. Пауэллом, лощеным членом фирмы, не участвующим в ведении дел. Как спят бойцы, обретшие покой [138] Как спят бойцы… – строка из «Оды, написанной в 1746 году» английского поэта Уильяма Коллинза (1721–1759). «Не забывай хотя б еще немного» – строка из стихотворения «Упорство» английского поэта Томаса Уайатта (1504–1542). . Не забывай хотя б еще немного.

– Похоронная контора – доходное предприятие, – сказал Джордж Грейвс. – Мистер Пауэлл богат.

Глаза Юджина прилипли к тяжелой нижней челюсти «Коня» Хайнса. Он забил по воздуху судорожной рукой и вцепился пальцами себе в горло.

– Что с тобой? – воскликнул Джордж Грейвс.

– Они не похоронят меня заживо, – сказал Юджин.

– Это как знать, – мрачно сказал Джордж Грейвс. – Такие вещи случались. Потом раскапывали могилу, и оказывалось, что они перевернулись и лежат лицом вниз.

Юджин затрясся.

– По-моему, – высказал он мучительное предположение, – при бальзамировании у тебя вынимают внутренности.

– Да, – сказал Джордж Грейвс, повеселев. – Да и эта дрянь, которую они применяют, все равно тебя прикончит. Они же ее в тебя накачивают галлонами.

Сердце Юджина съежилось, пока он прикидывал. Призрак былого страха, давно уже успокоившийся, восстал, чтобы вновь начать его преследовать.

В своих прежних фантазиях он видел, как его погребали заживо, предвидел свое пробуждение в смертной тоске, свои медлительные тщетные усилия отбросить душащую землю, пока наконец, подобно тонущему, который хватается за воздух, его безмолвные застывшие пальцы не скрючатся над рыхлой могилой, моля о спасительно протянутой руке.

Они завороженно смотрели сквозь сетчатые двери в темный коридор, обрамленный плакучими папоротниками. Сладкий похоронный запах гвоздик и кедра плыл в прохладном тяжелом воздухе. За ширмой они смутно разглядели на постаменте с колесиками тяжелый гроб с массивными серебряными ручками и бархатным покровом. Дальше густой свет сливался с темнотой.

– Их обряжают в задней комнате, – сказал Джордж Грейвс, понизив голос.

Сгнить в цветок, раствориться в дерево с бесприютными телами непогребенных.

В эту минуту, отдав скорби все, что у него было (одну слезу), преподобный отец Джеймс О’Хейли, иезуит, среди неверных один лишь верный, неуклонившийся, несоблазненный, неустрашенный, сдобно покинул часовню, короткими энергичными шажками прошествовал по ковровой дорожке в приделе и вышел на свет. Его голубые глазки секунду быстро мигали, сдобное, гладкое лицо твердо несло улыбку тихой благожелательности; он надел на голову маленькую аккуратную шляпу из черного бархата и направил свои стопы к бульвару. Юджин тихонько попятился, когда толстячок проходил мимо, ибо эта маленькая фигура в черном надвигалась на него грозным символом своей великой госпожи – это гладкое лицо слышало непроизносимое, видело непознаваемое. На этом отдаленном аванпосте могучей церкви он был знаменосцем единственной истинной веры, освященной плотью бога.