Жан-Поль Рихтер - Грубиянские годы: биография. Том II

В романе «Грубиянские годы» роль «тестя» исполняет ван дер Кабель , разговаривающий с семью наследниками (рецензентами) в своем завещании. Ван дер Кабель, «это живое рябиновое дерево, на котором они и питались, и гнездились» (с. 5), вполне может быть олицетворением немецкого языка, что сближает его с генералом Заблоцким, который действительно играет роль (будущего) тестя: сперва по отношению к Клотару, потом, как можно сказать с некоторой натяжкой, – к Вальту, который влюбляется в его дочь В и ну и удостаивается ее признания в любви. В «Предуведомителе» тесть – убийца мух (рецензентов: «грехов» Вальта, как я предположила выше), одновременно их друг и их смерть (Мушиный-Друг-Хайн).

В «Предуведомителе» еще сказано: «Предуведомитель к незримой ложе сделает то же самое, притом в десять раз пространнее…» (с. 755). И далее, уже почти в самом конце: «Хорошо, если человек так чудесно переплел свои жизненные события, что он может иметь совершенно противоречивые желания: а именно, чтобы Предуведомитель длился, а Снежная гора все-таки появилась» (с. 761).

Собственно, так и есть: весь роман «Грубиянские годы» – это разговор (или общение) Вальта с семью потенциальными наследниками (и еще, как мы видели, с двумя другими инстанциями).

Но на рубеже третьей и четвертой книжечки появится еще и «по-настоящему хороший рецензент», которого можно «приравнять к тестю»: Зрюстриц, «внутренний человек» Жан-Поля; и будет даже критика, направленная в адрес вполне конкретного (и жившего именно в то время) рецензента автора этого романа (с. 592–594).

О них в «Предуведомителе» сказано (с. 756): «Вообще я хочу обратиться с вопросом к проницательным рецензентам: можем ли мы, сочиняющие писатели, хотя бы в течение одного часа обойтись без добродетельных образов мысли, которые мы используем в качестве поэтических машин , наряду со столь же сказочной мифологией…»

Выше я уже разбирала этот мотив (с. 800–801) и показала, что он присутствует в самом завещании, то есть тоже обращен к семи наследникам. В романе нет такого персонажа, который единолично олицетворял бы этих светских людей. Хотя… их олицетворяет дворянство, против которого направлены многочисленные тирады Вульта.

Совершенно очевидно, что «голландцев» в романе представляет Петер Нойпетер (полное имя Вальта, между прочим, – Петер Готвальт).

Но теперь, после ознакомления с теорией сновидений Жан-Поля, мы знаем также, что Нойпетер, скорее всего, – Мозг, который создает пространство для чувственно-воспринимаемых образов (в бодрствующем состоянии и в пространстве сна). Поэтому нет ничего удивительного в захламленности той каморки в доме Нойпетера, куда вселяется Вальт.

В конце первой книжечки, отдыхая в Кабелевом леске, Вальт предается «грезам предвосхищения» (с. 139–140), выдумывая себе друга, который тут же буквально материализуется из воздуха: это философ, граф Клотар. Позже, в «Долине роз», Клотар сформулирует кредо, которое мог бы высказать сам Вальт (с. 156):

Государство старается сделать человека односторонним и, следовательно, однообразным. Поэтому поэт (если, конечно, он на такое способен) должен соединить в себе все дисциплины, сиречь односторонности, чтобы они, все вместе, образовали многогранность; ведь поэт – единственный человек в государстве, которому хватает сил и желания, чтобы обозреть все стороны с одной точки зрения: то бишь привязать их к чему-то высшему и потом, свободно паря над ними, всё хорошенько рассмотреть.

В Клотаре, как я думаю теперь, следует видеть дух ( Geist ) Вальта, организующий его видения, – может быть, на дневной стороне сознания.

Согласно теории сновидений Жан-Поля, «во сне думающее “я” разделяется на три “я”: вопрошающее, ищущее и находящее». Клотар, как мне теперь видится, – тоже одна из ипостасей Жан-Поля (Вальта): его дух (как и Вульт является духом, но духом бессмертным, для которого Вальт лишь один из подопечных, – и пребывающим больше на сновидческой стороне, на стороне подсознания). Понятно, что Клотар «строит из себя англичанина», как говорит Вульт, – ведь и у Жан-Поля литературными учителями были Свифт, Стерн…

Точно так же, как Вальт предвосхитил в своих грезах появление Клотара, он предвосхищает и явление В и ны (с. 182):

Боже, как чудесно, должно быть, полюбить польку – или британку – или парижанку – или римлянку – берлинку – гречанку – шведку – уроженку Швабии – жительницу Кобурга – или женщину из XIII столетия – или из эпохи рыцарства – или из Книги судей – или из Ноева ковчега – или младшую дочь Евы – или добрую бедную девушку, которая будет жить на Земле в самом конце времен, непосредственно перед Страшным судом. Таковы были его мысли.

Запечатанное письмо Вульта для Вальта, с которого начинается третья книжечка (нумер 18, «Худодум»), – возможно, свидетельство вступления в игру Подсознания, третьего компонента сна. То есть недостатки Клотара, о которых говорит Вульт, – недостатки самого Вальта: кредит, счет, выставляемый подсознанием. А «Настройка роялей» (нумер 20) осложняется вмешательством Жизни, четвертого компонента сновидческих видений.

День рождения Петера Нойпетера – собственно, день рождения самого Петера Готвальта, или Вальта, (в его представлении) как поэта (с. 197–198; курсив мой. -Т. Б.): «Все утро нотариус не мог заняться ничем разумным, а только строил планы, как в такой славный день он станет новым Петраркой или выломанным в сельской местности самоцветом, уже в большой мере отшлифованным на гранильной мельнице города». На дне рождения присутствуют, разумеется, Клотар, и Флитте (воплощение Вальтова тщеславия), и Рафаэла (его «уродливая» в данный момент душа). И, разумеется, Клотар занимает на пиру господствующее положение – как это выражено в теории сновидений Жан-Поля, «он может стать настоящим универсальным монархом этого кукольного и зеркального мира, ввести туда свой код и не терпеть, не слышать никакого иного мнения, кроме своего собственного».

«Внешние памятные таблички», которые упоминает в своей теории сновидений Жан-Поль, тоже находят соответствие в романном эпизоде прогулки Нойпетера с гостями по саду (с. 219): «…к стволам были прибиты – Рафаэлой – белые таблички с короткими надписями, напоминающими таможенные уведомления о чувствах».

Несмотря на то, что в тот же день, на концерте, Вальт переживает первую встречу с В и ной, своей Музой (переживает самым искренним образом – так, как это описано, например, в тексте «О смерти после смерти»), это переживание вступает в противоречие с его пошло-вульгарным на данный момент внутренним миром (с. 231–232; курсив мой. – Т. Б.):