Игорь Кабаретье - Курляндские ветреницы

Кати, впрочем, и без меня увлекалась разными грязными, экстравагантными штучками, и ведь всякий вечер, пока мы были в беседке, она демонстративно непрерывно портила воздух.

– Почему ты не составляешь мне компанию? – спросила она.

Я посмотрела на неё, смеясь, но немного удивлённая этой свободой выражения Кати своих чувств.

– Пошли со мной в отхожее место, – продолжила тогда Кати, – я хочу…

Я не стала слушать продолжения и проследовала за ней. Войдя, мы закрыли дверь на ключ, а затем Кати подняла вверх свою юбку и опустила вниз кружевные штанишки, явив моему взгляду довольно таки широкий и чрезвычайно аппетитный задик. После чего она мне дала послушать настоящую концертную музыку, симфонию в исполнении её аппетитной попки-оркестра. Звуки флейты чередовались с длинными и мощными артиллерийскими залпами полкового тромбона, затем следовали живые скрипичные нотки, а голос контрабаса сопровождали не слишком деликатные запахи довольно-таки своеобразных духов. В конце Кати выгнула свой зад вперёд, и я увидела крупную жёлтую колбасу, которая висела у неё между ягодицами. Кати отскочила прочь от дырки отхожего места, и стала вихлять бёдрами со своими экскрементами в заду, как танцовщица на деревенских танцульках, и наконец, она вернулась на место и сев на корточки перед дырой, точнёхонько уронила их туда.

– Теперь своя очередь, – сказала она мне.

Положив мои руки на свои бедра, я хохотала во всю глотку, и смех сотрясал мой живот, благодаря чему я легко выпустила свои газы прямо под нос Кати, которая, встав на колени перед моим задом, при каждом дуновении ветра из моей попки, восклицала:

– Чувствуется запах сыра, или благоухание старой капусты.

И мы смеялись изо всех сил, стараясь превзойти друг друга. Наконец, настала моя очередь взойти на трон и возложить на него мои экскременты. Кати смотрела, как коричневый помет по одному падал в дыру, перемежая мелкие, средние и крупные колбаски. Когда я закончила, Кати сама вытерла мой зад листком бумаги, после чего, с придыханием вымолвив, что эта дурацкая бумага недостаточно хороша для моей попки, вылизала её своим язычком. Я нашла это одновременно и отвратительным и… прелестным действом.

Возбуждённые происходящим, мы собирались возобновить нашу сладострастную игру-компанию – уже в две дырочки, и попытаться попробовать смешать наши газовые выстрелы, чтобы получить новый, особенный аромат, одновременно лаская друг другу наши вдруг поднявшиеся вверх и напрягшиеся маленькие кнопки над раскрасневшимися щёлочками, когда вдруг Илзе, как всегда заботящаяся о нас, пришла к нам и сказала через закрытую дверь, что нас ищут. Мы наспех вытерлись, опустили вниз наши юбки и, приведя себя в порядок, вышли.

По дороге Кати мне тогда рассказала об одном трюке, игре, в которую она уже играла у одной набожной и стыдливой пожилой дамы, к которой она приезжала в замок вместе со своей матерью и была вынуждена там провести несколько дней. Там был маленький кабинет в спальной комнате этой дамы, и дверь в него была всегда закрыта. Кати хотела проверить, действительно ли он служит гардеробной, как её уверяли, или в этом кроется како-то обман. Вечером, когда пожилая дама молилась перед сном, Кати пошла вместе со служанками замка, которые должны были помочь пожилой хозяйке лечь в кровать, в её комнату и, задушив смех, увидела, как они развлекались тем, что испускали струи газа из своего кишечника, заботясь лишь о том, чтобы они выходили не слишком громко, и было понятно, что они перед этим съели много фасоли и репы за ужином. В конце церемонии, когда служанки уже ушли, Кати, спрятавшаяся в гардеробной, дверь в которую, покрытая большим черным сукном, оказалась на самом деле открытой, бесшумно и стремительно прокралась внутрь комнаты при свете одинокой свечи, которую она сразу же погасила, и лишь только при одном лунном свете, который достаточно хорошо освещал комнату, задрав кверху юбку и согнувшись, она приблизила две свои голые ягодицы к лицу дамы, и выпустила ей в нос последний, но громогласный выстрел, рискуя одновременно послать ей в лицо что-либо иное, более существенное, чем ветер, и затем, как молния, исчезла. Пожилая дама вскочила, пребывая одновременно в состоянии отвращения и ужаса, и принялась просить небо о спасении души, полагая, что это демон приходил к ней, чтобы забрать её в ад. На следующий день, когда Кати хотела возобновить свой фарс, пожилая дама уехала, не осмеливаясь сказать, почему она столь быстро оставила замок. Кати меня уверяла, что она обо всём рассказала своей матери, которая долго смеялась над произошедшим, и лишь слегка поругав её за этот поступок, но, в действительности, ей сильно понравилось, что над этой старой каргой так насмеялись, потому что её вечно дурное настроение постоянно отравляло жизнь всем окружающим ее персонам.

Когда Илзе внезапно серьёзно заболела, она попросила разрешения уехать к своей семье, чтобы за ней ухаживали её родители. Это решение мне причинило много страданий, ведь я так сильно к ней привязалась за последние годы! Мы вместе плакали, страдая от предстоящей разлуки.

– Я обязательно вернусь, когда почувствую себя лучше, барышня, – сказала мне Илзе на прощание.

Тем временем служанка, которая её заменила, у меня вызывает ужас. Она большая насмешница, которая, кажется, постоянно издевается и подтрунивает надо мной. Она мне уже так надоела своими мелкими подколками, что иногда хочется ей прямо заявить, что или она будет со мной разговаривать откровенно и честно, или я пожалуюсь на неё моей тёте. Но, чем больше я об этом думаю, тем больше сомневаюсь, что тётя Анна… захочет ли она меня слушать? Я уже заметила некоторое время тому назад большие изменения в её отношении ко мне. Без сомнения, тётушка и раньше, по большому счёту, никогда не относилась ко мне хорошо, но если она меня и упрекала до этого, то это всегда происходило относительно спокойно и без угроз, совсем не так, как она стала действовать сейчас. Тётя в последнее время стала иногда мне отвешивать, вернее, можно даже сказать, довольно часто, пощёчины, но это было спонтанным действом, и тётя об этом почти всегда сожалела впоследствии, и если и угрожала мне розгами, то никогда не исполняла свою угрозу, что однажды, когда я была очень маленькой, случилось со мной в те времена, когда моя бедная мама ещё была жива, когда она задала мне приличную трёпку. Итак, теперь я вижу и понимаю, что раньше моя жизнь была достаточно легка, и я совершала по ней приятную прогулку. Илзе утверждала, что причиной изменившегося ко мне отношения тёти Анны был аббат Андрис, её новый исповедник. Он приходил несколько дней тому назад в наш дом, и Илзе подслушала состоявшийся между ними в гостиной разговор.