Виктор Ильин - Теория познания. Философия как оправдание абсолютов. В поисках causa finalis. Монография

Поистине нелегкая проблема (навеянная поводом: «от явления к предопределению явления») снимается трактовкой «необходимости» событий в залоге «post factum». Разумеется, следующее: в модусе непосредственного дления самоактуализаии – in statu nascendi – события не необходимы (не «целесообразны»); события складываются как самоутверждения в обработке возможностей (скажем, в прохождении через точки бифуркации), где они могут сложиться, но могут и не сложиться. Это «могут» обусловливается не предопределением, а материальными потенциями ситуаций. Выход рефлексии за пределы последних с нарастанием недоверия к залогу in spe, с привлечением полагания на божественную волю, собственно, питает телеологизм, который, что и парализующий фатализм, есть превращенный сценарий активного влияния настоящего на прошлое с опусканием опосредствований.

Теоцентризм грешит понятийной невнятностью, подрывом научной рациональности: допущение провидения per hiatum irrationalem означает в подспудье скрещивание разума с фетишистским моментом удовлетворения исповедальным, что, конечно, превосходя пределы, границы науки, выводит рассуждение на простор вненаучного – подавленного, смятенного сознания.

Антропоцентризм гипертрофирует, но никак не концептуализирует факт космической монопольности человека. Содержательная расплывчатость, удрученность проводящего взгляд ума разоблачается неспособностью прояснения причин нашего действительного (в некотором смысле – наилучшего, – осиянного явлением сапиента) мира – одного из возможных миров.

Космоцентризм: святое отношение к парадигме рациональности впечатляюще наращивает высоту идейных волн, эвристического напора которых, однако, пока не хватает для приведения в движение фундаментальной теории, располагающей исчерпывающей картиной глобальной эволюции универсума.

У Лейбница возможность творить несуществующее тематизируется трактовкой возможного как непротиворечивого: «наше… учение основывается на природе возможностей, то есть на природе вещей, не заключающих в себе противоречия» 44. С позиций рациональных фундаций платформы – приемлемо; для экспликации реальных морфогенетических процессов – недостаточно. Обрамление логического скелета предметной плотью потрясает скатыванием в алогичную телеологическую убогость: «бог избирает наилучший из всех возможных миров» 45; бог «создает наилучшее» 46; «пути божии наиболее просты и целесообразны» 47.

Телеологический креационизм, что очевидно, скверно играет свою роль объяснительного начала. Лучший антидот провидению – понимание несостоятельности линии, гиперболизирующей «не быть – значит быть ничем». Дело заключается в замене провидения естественноисторическим созиданием, возвышающим момент, полный конструктивных возможностей.

Отказываясь от поиска таблично устанавливаемых истин, утрируем проблему существования действительного мира – одного лишь из возможных миров. Мощная историко-философская традиция от Августина до Лейбница в ее версификации делает ставку на подрывающую каноны рациональности телеологию. Между тем напрашивается использовать менее ущербный ход, намеченный еще аристотелевским гилеморфизмом. Очищенный от спекулятивных техно- и биоморфных проекций, он поставляет ценное понятие потенции (становления) как имманентного принципа вещи: «существующее актуально всегда возникает из существующего потенциально». Философская стратегия «актуализации» находит вполне предметную детализацию в модели созидания предметно совершенного, достигаемого «не тогда, когда уже нечего прибавить, но когда уже ничего нельзя отнять» (Сент-Экзюпери).

Речь – о ранее очерченном эвристическом комплексе автокаталитических автоморфичных реакций (из «ничего»), позволяющих обнаруживать преимущества в малом и контекстуально их закреплять: дробимые возможности, заявляя превосходство, актуализируются и дивергируются, давая простор новым выказывающим превосходство актуализирующимся и вновь закрепляющимся возможностям (в спонтанной эволюции систем к критическим состояниям).

Кристаллизующийся через естественный отбор порядок всецело раскрывает простую вещественную сущность целесообразности, раз и навсегда утрачивающей флер фидеистичности, версифицируемой harmonia prestabilitada, и приобретающей искомый момент реалистичности, версифицируемой вариационными принципами механики (принцип наименьшего действия, принцип Даламбера-Лагранжа, принцип возможных перемещений), принципами Ле Шателье-Брауна, Вант-Гоффа, Арманда, Эшби, теориями пространственного расположения атомов в молекулах, законами химической кинетики, смещения термодинамического равновесия, биогенетического утверждения жизни, упрочения жизненных форм в растительном (фанерофиты, хамефиты, гемикриптофиты, криптофиты, терофиты) и животном (модификации видовых и внутривидовых форм) мире.

Теоретическое и метатеоретическое изящество такого рода подхода – в чистоте выражений: мир – арена действительности не творца, а актуализации (на основе отсева и закрепления) возможностей – не по сверхъестественному плану, а по естественному преимуществу.

Метафизика – философская методология, – как и наука, – явление не только языковое, но и идейное. Преувеличение, утрирование – приемы негодной методологии, какой выказала себя редукционистско-фундаменталистская методология классической культуры, допустившая крупный идейный просчет в части:

• абсолютизации механической причины;

• телеологизации целевой причины.

Метафора мира как плода предумышленной креации, подрывающей правило ex se natus, берет начало в пифагоровско-платоновском наследии, крепнет в позднем средневековье, раннем Ренессансе (Н. Орем, Н. Кузанский), набирает силу в миропредставлении Лейбница, различающего искусственные и естественные механизмы. Последние в качестве donum dei по высшей предположенности предопределены быть наилучшими – получать воплощение в преследующей цели живой материи.

Возможность такого программного хода напрочь отвергает Кант. Допускаемое Лейбницем в способности суждения отнесение цели к материальному миру, с его точки зрения, неправомерно, – разум утверждает не о том, чтó в природе, а о том, чтó должно утверждать о природе. Скачки в трансцендентное предотвращаются критической регулятивной доктриной компетенций разума, лишающей его конститутивного применения. И все-таки оно практикуется. Практикуется на пространстве трансцендирующего – превозмогающего пределы опыта – умозрения, инициированного будничной логикой фактов человеческого существования.

По проницательному наблюдению Тиллиха, «человек занимает в онтологии преимущественное положение не в качестве такого объекта, который чем – то выделяется среди других объектов, но в качестве такого сущего, которое задает онтологический вопрос, причем онтологический ответ может быть найден именно в его самосознании» 48.