Татьяна Ревяко - Тюрьмы и наказания: Инквизиция, тюрьмы, телесные наказания, казни

Иногда трудно понять, о чем только люди думают. Он вот не думает о том, что жила на свете мать-старушка, у которой был единственный сын, ее гордость, который пошел служить в полицию, служить государству… Я не собираюсь тут нюни распускать, я не к тому. Я о нем ничего не знал — только имя и возраст, но как бы там ни было, он этой смерти не заслужил. Как сказал судья: «Это была трагически погубленная жизнь». Общество должно строго воздавать по заслугам — тут вопроса нет. Но ведь это было случайное стечение обстоятельств, и этот риск — неизбежен при его профессии и в моем случае отчасти тоже неизбежен. Когда я говорю, что это было случайностью, я не имею в виду, что не хотел его убивать. Конечно, не хотел, но ведь и не мог не убить — иначе бы он меня сцапал… Мне надо было от него удрать и я удрал, да только при этом у него жизнь отнял. И в результате и у себя тоже жизнь отнял, вот так. И, наверное, многие скажут: ну и поделом тебе, дураку. Но попробуй расскажи все это тому гребаному чудаку, который подходит к тебе после ужина и «дает пять». «Кража со взломом». Господи, чего он знает о жизни? А сам небось залез в магазин игрушек с водяным пистолетом — только и всего…

— Вы, наверное, уже устали слушать про тюремные порядки. Но когда у тебя большой срок, то ни о чем другом и не знаешь. Ты ведь этим живешь, целыми днями, все это вокруг тебя, так что ничего другого и быть не может. Познаешь беспросветность тюремной жизни — ведь сидишь тут взаперти с целой кодлой этих… И на что они там надеются? Отрезали тебя от нормальной жизни и думают, что этим тебя можно исправить? Но не может такого быть, да?..

Одиннадцать лет в тюрьме уже отсидел и еще больше предстоит — ничего себе срок, а? Да как же это выдержать, как же это пережить, что со мной будет в конце-то?.. Ну, перво-наперво, надо быть двужильным — надо им доказать, что им тебя не сломать, надо держать себя в руках, сохранять достоинство, не гнуть перед ними спину. Это я делаю всю дорогу — лет пять или шесть я держался. Это не потерянное время, в тюрьме время вообще не теряешь, а проводишь.

Как-то подходит ко мне один мужик — замначальника тюрьмы, — было это в Престоне, а может, и в Паркхерсте. Он пришел ко мне в карцер, сел рядом и говорит: «Ну, Робинсон, расскажи-ка мне, зачем ты это все вытворяешь». Я такие подколки не люблю, знаете — корчит из себя шибко рассудительного. Все это подозрительно. Я говорю ему: «Катись-ка ты к такой-то матери, а не то я тебе вмажу пару раз и надзиратель не поможет». Он говорит: «А надзирателя нет — можешь выйти проверить». Я сходил посмотрел — и точно, не было. Я ему говорю: «Мужик, ты сильно рискуешь — приходишь сюда один, а я-то падла известная. Чего ты добиваешься: хочешь получить Орден Британской империи за мужество, проявленное в поединке с опасным преступником, а?» Смешной мужичок был — лысый, пожилой. Я говорю: «Слушай, мужик, ежели хочешь поговорить по душам, обращайся, вон, к стенам!» Он отвечает: «Нет, я не собираюсь тебе проповеди читать. Но разве ты хочешь так и остаться, как ты выразился, «известной падлой»? Ты, говорит, что, хочешь тут проторчать всю жизнь? Ведь, говорит, — тихо так, спокойно говорит, — ведь коль ты хочешь, то ладно, мы тебя тут можем продержать всю жизнь — не сомневайся. Встал, повернулся и ушел.

Я стоял там и, знаете что — хохотал! Да, хохотал. Думал, ах, сукин сын, ты меня пугнуть захотел. А я что? Схватил тебя за шиворот да об стену трахнул, как сделал бы, ежели бы ты был надзирателем? Нет. Или шарахнул столом об стену и кровать к двери подтащил и забаррикадировался, как я обычно в таких случаях делал? Тоже нет. Мне просто было смешно — и я хохотал.

Не хочу сказать, что после этого случая все пошло по-другому, нет. Я не стал пай-мальчиком. Более того, после того я стал вести себя еще хуже. Пару месяцев буянил вовсю. Словно пытался ему назло сделать и словно говорил ему: да, да, да, я хочу быть падлой, да! Я сам себе это доказать пытался. Но все же иногда, побуянив и «на кидавшись», я сам над собой начинал подсмеиваться. Не то чтобы очень, т. е. я и сейчас могу так разгуляться, что ого-го! — только задень меня. Да не шибко и не часто — понимаете, да? Внешне я такой крутой или делаю вид. А внутри не то, чтобы тихоня, но все ж таки стараюсь больше не вести себя как пацан.

Через полгода он записался в заочный семинар литературного творчества и до сих пор там занимается, а недавно подал заявку на сдачу вступительного теста в тюремный колледж.

Вавгусте 1990 г. журналист Юрий Феклистов вместе со своим другом, студентом университета, голландцем Марко Зонневельдтом, побывал в следственном изоляторе, расположенном в Амстердаме.

О своих впечатлениях от посещения голландской тюрьмы он рассказал в очерке «ГЛОТОК СВОБОДЫ, ИЛИ ПЯТЬ ЧАСОВ В ГОЛЛАНДСКОЙ ТЮРЬМЕ», помещенном в журнале «Огонек» в октябре того же года (№ 41).

Приводим с небольшими сокращениями этот весьма любопытный для наших соотечественников материал.

Официальное название тюрьмы: Pénitentiaire inrichtingen Over-amstel (следственный изолятор у Овер-амстел), в разговоре — просто «Белмербайез». Это современный комплекс, построенный в конце 70-х гг., состоящий из шести высотных зданий, где находятся около 670 заключенных. В одном здании сидят женщины, в остальных — мужчины. 95 процентов заключенных находятся под следствием. Максимальный срок нахождения в этой тюрьме — два года, после переводят в другую. Самое тяжелое наказание в Голландии — пожизненное заключение (таких 5 человек на всю страну). Смертная казнь отменена. Во всей Голландии около семи тысяч заключенных…

Проходим через магнитную раму, перед нами открываются двери. Это двое молодых людей в голубых рубашках, сидя за пультом, видят нас на мониторе и нажимают кнопку открытия дверей. Мы оказываемся в комнате для посетителей. Первое, что бросается в глаза: нет решеток на окнах! В комнате сидели молодая негритянская пара с ребенком и человек из администрации, который читал книгу. К заключенному могут прийти сразу три гостя на один час один раз в неделю. Ограничений для передач нет. Правда, нельзя передавать электронику, которая может повлиять на систему охраны. Письма, записки обычно не просматриваются, т. к. их очень много, да и пишутся они на разных языках, т. к. в этой тюрьме сидят и иностранцы. Заключенный может позвонить по телефону в любой город мира. Оплата — по счету. Иногда администрация тюрьмы может выборочно записать телефонный разговор.

Каждый гость или родственник может перевести на счет заключенного любую сумму денег. И компьютер выдаст счет человеку, чтобы тот знал, сколько у него денег.

В тюрьме есть и две комнаты для свиданий со стеклянными перегородками, но использовались они всего раз пять за все время существования этой тюрьмы.