Георгий Бреев - Практика подготовки к Исповеди и Причастию

Господи, устне мои отверзегии, и уста моя возвестят хвалу Твою. Сказано: от избытка сердца глаголют уста (Мф. 12: 34). Когда сердце способно обнимать собой высокие благодатные переживания, оно расцветает, благоухает этими чувствами. А когда оно неспособно к таким состояниям, это называется нечувствием. Живому сердцу свойственно всегда нечто испытывать; чувство же священное оживляет его, дает наполненность, благодатность, и пророк молится, чтобы его чувствилища были отверсты, открыты. Грех, неправые мысли накладывают на нас пелену: умом понимаю, а сердце молчит. В религиозном отношении чувство бежит впереди разума, иногда интуитивно мы познаем вещи настолько глубоко, подлинно – а ум только удивляется; потом начинает анализировать: как все произошло, откуда в сердце такое прекрасное переживание… Разум более поверхностен, он связывает логические закономерности и накладывает эти связи на весь видимый мир, а сердце и чувства – непосредственны. Посмотрел я на другого человека, обратился к храму, обратился к образу Божию – и сразу может родиться такое глубокое и подлинное чувство, что потом буду всю жизнь изумляться. И Бог иногда открывается нам в каком-то высоком переживании: открылись чувствилища, человек принял в душу высокий образ, будет нести его и благоговеть, а разум может так до конца и не понять, не осмыслить – только что это дар небесный свыше.

Молитва, служение Богу во многом зависит от того, насколько наши сердца будут открыты Ему, постижению того, что Он хочет нам открыть. Перед началом литургии, прежде чем дьякон выйдет на амвон и произнесет: «Благослови, владыко», священник молится: «Господи, устне мои отверзеши…» – вот, сейчас я буду служить, и если сердце мое будет закрыто, душа не почувствует слов, которые мне нужно не только произносить, но таинственно совершать священнодействие, если я окажусь нечувственным, то эта служба будет мне в осуждение. Слова псалма показывают, что прежде, чем начать священнодействие, нужно просить у Бога, чтобы Он открыл самое сокровенное – нашу душу, чувства, чтобы мы приступили к Богу не с окаменелым сердцем и нечувственной душой, а чтобы вновь и вновь ощущали, что совершается нечто великое и таинственное. Без этого Богу служить нельзя. Грех и беззаконие сковывают нас внутри, закрывают чувства, как пеленой, а когда происходит очищение и оправдание души, к этому нужно просить и чтобы Бог открыл те священные чувства, которыми душа живет и способна служить Богу.

Яко аще бы восхотел еси жертвы, дал бых убо: всесожжения не благоволигии. Если действительно отверзутся все основы души, богатство ее чувств, тогда невольно, органично родится в душе хвала Богу. Человек хвалит Бога устами осознанно, но когда откроются эти чувства, хвала будет сама естественно изливаться из благодарной души. И это даже передается: когда человек, у которого открыты чувства Божии, совершает в таком переживании молитву, ее подхватывают все слушающие. Хорошо молится священник – и народ чувствует, как открыто, наполненно, благодатно, свободно молится и легко дышится в храме.

Каждый стих псалма обращен к Богу как молитва, усиленное прошение, как самое сокровенное желание. Но сама молитва должна получить печать – раньше она всегда сопровождалась жертвоприношением, в Ветхом Завете считалось два священнодействия: жертвоприношение и молитвословие, молился в основном священник, а народ приносил в храм свои жертвы. Но пришло время, когда Бог через пророка стал обличать людей, что вот вы усердно приносите жертвы, а сердце ваше закрыто, запечатано, вы откупаетесь от Меня жертвами, а душу свою не меняете. Яко аще бы восхотел еси жертвы, дал бых убо: если бы нужно было сейчас подкрепить, скрепить все мои прошения жертвой, я бы не замедлил, но я пророк и причастен тому откровению, которое Ты и раньше возвещал, и мне сугубо это открыто. Я бы скрепил свои прошения жертвой, уверением, печатью – как мы говорим «аминь», «истинно так» на каждое молитвенное прошение. Пусть это будет так, неизменно, во всей цельности и полноте.

Не благоволигии: хочу сказать «аминь, Господи», но не могу поставить эту печать, потому что Ты не восхотел жертвы, Ты более ищешь свободной любви к Тебе. Спаситель сказал в Евангелии: милости хочу, а не жертвы (Мф. 9: 13). Поэтому, Давид дальше говорит, пусть этой жертвой будет «дух сокрушен». Ты не сотрешь печать истинности, которая выражается не в физическом жертвоприношении, заклании, крови агнца, а в духовной жертве. Сокрушить – значит разбить вдребезги, так ударить об пол, чтоб все разлетелось: когда Бог повелевал сокрушить идолов, праведные люди разбивали их в пух и прах, как мы знаем из Священного Писания. Как же может быть Богу угодно разбитое сердце, дух сокрушен? Дух никогда не может быть разбит и уничижен, он может подвергнуться скорби, которая его переплавляет, делает совершенно иным. Сокрушение – это духовная скорбь пред Господом о содеянных грехах, об удаленности от Бога, об утере святости. Подлинное сокрушение сердечное и есть та жертва: если человек сокрушает в себе самолюбие, эгоизм, хочет эту скорлупу, заросшую, окаменелую нечувственность разбить, такую жертву он может совершить, имея живую веру в Бога, только сам. Вместо ветхозаветной жертвы пророк Давид провозглашает единственную самую ценимую Богом жертву, которая никогда не отвергается и в которой человек всегда возвышается, – Бог его никогда не уничижит.

Ублажи, Господи, благоволением Твоим Сиона, и да созиждутся стены Иерусалимский. Этот стих многие называют пророческим, предуказанием. Иерусалим, как величайшая святыня, которая была Богу приятна, воздвигнута избранными людьми, указывает на тот священный град, селение Божие, где Господь пребывает, – на душу человеческую. Когда она прогневляет Бога своими грехами и беззакониями, Бог эти стены, твердыни души, разрушает разными скорбями, но приходит время, как пророк Давид и говорит, когда благоволение Божие вновь совершается над кающимся грешником, – тогда начинают созидаться духовные стены. Почти все толковники указывают, что здесь пророческое предуказание на первое разрушение града Иерусалима, что это его стены вновь созиждутся; но после первого разорения града было и второе, уже после явления Спасителя. Этот пророческий стих читается священником в конце Херувимской песни, во время великого входа, изображающего, символизирующего шествие Господа на Голгофу, где совершается искупление человеческого рода. Этим показывается, что жертвой Христовой вновь созиждутся стены Иерусалима – таинственного города мира, Небесного града. Это таинственный образ, некоторые понимают его глубоко мистически. Этот стих приоткрывает некое таинство воссоздания, восстановления и отдельной души, и народа, и Царствия Божия, которое здесь начинается, здесь закладываются стены небесного града Иерусалима.