Lib.ru/Современная литература: Евпланов Андрей Яковлевич. Коллекционер

некотором роде, приходился ему родственником, ибо Алистер Джеймс по

материнской линии был праправнуком легендарного Бригэма Янга.

Он пошел к коменданту лагеря и сказал, что хочет выступить перед

интернированными с проповедью. Комендант, как истинный американец, и

сам был не прочь послушать слово благодати. И вот воскресным утром

обитатели лагеря и администрация собрались на площади, где ежедневно

проходили переклички. Алистер взошел на кафедру, сколоченную из ящиков,

и заговорил, сначала тихо, потом все громче и громче. Речь его с английского

на русский переводила польская еврейка из Красного Креста по фамилии

Меламед.

Алистер вывалил на головы бедных детей мешанину из библейских

историй и кельтских сказаний, которой его кормили в школе, дома и во время

воскресных собраний. Время от времени он открывал свою книжонку и

зачитывал цитату, так что каша получалась с гвоздями. А напоследок он

выдал фирменный постулат о том, что каждый смертный может стать богом,

и для этого вовсе не обязательно погибать на кресте - достаточно накопить

нужное количество добрых дел.

Дети ровным счетом ничего не поняли из того, что говорил длинный

американский поп в армейском кителе, но он так махал руками, так страшно

таращил глаза, что многие из них к концу проповеди плакали. Они, конечно,

плакали о своем, просто время и место подходили для этого как нельзя

лучше, но Алистер думал, что заронил в их души искру веры и ощущал себя

немного богом.

Несколько раз он останавливался, и искал взглядом ту, ради, которой

все это затеял, но не находил. После проповеди он спросил пани Меламед,

где та лучезарная девочка, которая здоровается с ним по-английски, и

переводчица ответила ему, что к Гале Биленко приходила ее немка, после

чего у нее произошел нервный срыв.

Пани Меламед привела к нему Галю на следующий день, но это была

уже не та sunny girl, при виде которой у Алистера учащалось сердцебиение.

За два дня она превратилась в перегоревшую лампочку, как все русские

девочки в этом лагере. Опухшие веки, землистый цвет лица, неопрятные

волосы - что с ней случилось?

Чтобы это понять, нужно было знать ее жизнь, ну может быть не всю

от рождения, а только германский период. На фабрике, где Галя проходила

трудовую повинность, она познакомилась с немецким мальчиком Хорстом

Шнайдером. Взрослые рабочие уходили на фронт, а их место у станков

занимали дети. Когда Хорста мобилизовали в трудовую армию, ему едва

исполнилось двенадцать лет. Но это уже был настоящий мужчина, такой

"храбрый портняжка", который мог ответить фюреру из гитлерюгенда: "Не

лез бы ты не в свое дело", когда тот сказал ему, что немцу не подобает

встречаться с иностранкой.

Они встречались на заводском дворе, за ящиками с готовой

продукцией. Он угощал ее хлебом с тонким слоем маргарина и учил

немецким словам, а она показывала ему, как надо целоваться. Никогда ни с

кем до Хорста она не целовалась, но почему-то была уверена, что это

делается именно так.

В один прекрасный день они поклялись друг другу в вечной любви, и

решили, что поженятся, как только кончится война. Но война все не

кончалась, и вот уже на фронт уходили дети, а среди них и Хорст.

Они думали, что разлука продлиться неделю, ну максимум месяц, Рейх

висел на волоске, каждый день английские самолеты с немецкой

педантичностью бомбили город. Но вот прошел один месяц, другой, третий,

а Хорст все не возвращался.

Германия подписала акт о капитуляции, война закончилась, а Хорст не

возвращался. Галя ни минуты не сомневалась, что ее жених жив. Сначала она

думала, что он где-то скрывается от оккупационных властей, потом, что он

попал в плен к ее соотечественникам. Это было не так плохо, своим она

могла бы рассказать все, как есть, и они бы все поняли, и отпустили Хорста

на свободу. Раз в неделю она встречалась с матерью своего жениха, и они

обсуждали всевозможные варианты развития событий, и всегда у них все

заканчивалось хорошо. Но этим надеждам не суждено было осуществиться.

К фрау Шнайдер пришел одноклассник Хорста, которого забрали на

фронт вместе с ее сыном, и рассказал, как русские размозжили голову ее

сыну прикладами на окраине Берлина, после того как у него кончились

патроны, и он не мог больше отстреливаться. Этот одноклассник видел все

собственными глазами, он-то остался жив только потому, что спрятался за

мусорными баками.

- Переведите, что я очень сочувствую, да поможет ей Всевышний

перенести это горе, - произнес Алистер дежурную фразу, и сложил руки на

груди, давая понять, что разговор окончен. После всего услышанного его

острый интерес к этой девушке как-то притупился.

- Это еще не все, - не замечая реакции преподобного, продолжала

Меламед. - Дело в том, что она беременна. Русские настаивают, чтобы все их

граждане в ближайшее время были репатриированы в Советский Союз.

Знаете, чем это грозит ей и ее ребенку?

- Но у нас есть определенные обязательства перед союзниками.

- А как насчет обязательств перед совестью?

- Но кто я такой, чтобы решать ее судьбу.

- Да, - сказала Меламед, - вы рядовой сотрудник администрации

лагеря, у вас даже нет военного звания, но разве вам не нужны добрые дела?

Добрые дела Алистеру были, конечно, нужны, а еще ему нравилась эта

юная украинка, даже с потухшими глазами, даже беременная, и он написал

длинное письмо в Солт-Лейк-Сити в Совет апостолов мормонской церкви, в

котором излагал историю несчастной девушки и просил найти возможность

оказать ей помощь.

В Совете Алистера знали, как "мальчика из хорошей семьи", добрая

половина апостолов приходилась ему дальними родственниками,

Советскому представителю было заявлено, что поскольку Галина

Биленко родилась на Волыни во время, когда эта территория была еще под

юрисдикцией Польши, она не обязана возвращаться в Советский Союз. А

через несколько месяцев Галю и Алистера встречали на вокзале в Солт-Лейк-

Сити с цветами и оркестром, как будто это они выиграли битву на Курской

дуге или, по крайней мере, сражение при Эль-Аламейне.

Мужчины отмечали красоту украинки, а женщины то, что она,

пожалуй, слишком уж льнет к Алистеру.

Галя поселилась в доме Джеймсов на правах не то приживалки, не то

прислуги, и осталась там навсегда. Поначалу это вызывало пересуды соседей,

но потом все привыкли и относились к странному семейству вполне лояльно.

Мормоны хоть и отказались сто лет назад от многоженства, смотрели на этот

атавизм героической эпохи сквозь пальцы. У многих почтенных людей были