Игорь Олен - Лоскутная философия. Идефикции

Удалясь от Бога, наш прародитель стал маргиналом, первым в истории… Возразят, что людей там не было и Адама, мол, не с кем сравнивать. Нет, в раю были ангелы, духи, силы, престолы, также начала и им подобное, и Адам средь них; отторгся он в первородном гнусном грехе (лат. vitium originis или peccatum originale).

Ну, и каков урок? А таков урок: отбраковку на «доброе» и на «злое» Божьего мира нужно оставить. Может быть, что, когда так сделаем, рай вспрянет.

32.

Знал ницшеанца. Он сох по даме, но безответно. Раз он признался ей, что сейчас в себя выстрелит, коль она не дастся. Выстрелит – не от «рабской любви» к ней, а чтоб фундировать, что ему «ради воли к власти» жизнь не важна.

Он выстрелил. Дама стала – его.

33.

Факт. В войнах и распрях жизнь губит жизнь. Подумаем, есть ли в этом нужда. Нет. В древности Карфаген и Рим бились не с оскудения. И Германия не страдала, бросившись в войны. Пусть и страдала бы: но страдания – признак святости.

В общем, войны не к месту; Бог нас насытит. Сказано: « Не заботьтесь для душ, чтó есть » (Лук. 12, 22).

Войны нужны идеям, догмам, понятиям, представлениям, что, царя над живыми, гонят их в бойни. Принципы «чести», «патриотизма», «совести», «нравственности», «добра», «престижа» – вот что друг с другом борется, но нетронутым вспархивает с побоищ, занятых трупами, чтоб лететь покорять своей власти новые жизни.

34.

«Наши прозрения числят дуростью, а порой преступлением и грехом». Ф. Ницше.

35.

Стыд. Христианин ли мнящий Христа не Богом, но богоравным? Вследствие этого я раздумывал над стыдом как свойством часто судить себя. И не то что, казалось бы, стыд и совесть схожие: та суд личный, страх перед Богом; стыд же – суд личный, но над поступком, явленным людям. Делатель стыдного, понимаю, как нормы действуют этим средством, чтоб подавлять нас. С «совестью» – можно жить. Со «стыдом» же, – то есть с общественно обнажённой совестью, – тяжко. Люди жестоки; «стыд» жгуч ужасно.

Долго я верил в право «стыда» как в правду. Но догадался: «совесть» неложна, – нужно считаться с максимой Бога, даже непонятой; «стыд» же надо презреть как ложь. Толпы судят собой, не Богом. Здесь не так павлово: « мудрость мира глупость у Бога » (1 Кор. 3, 19), как здесь точнее тертуллианово: «Crucifixus est Dei filius, non pudet quia pudendum est, et mortuus est Dei filius, prorsus credibile quia ineptum est, et sepultus ressurexit, certum est quia impossibile». («Был распят Сын Божий – это не стыдно, ибо в миру сём стыд от законов, умер Сын Божий – это способно веру упрочить, ибо нелепо, и погребённый воскрес – бесспорно, ибо чудесно»).

Это убило стыд прежних дней. Голгофа перевернула мир; минус сделался плюсом, а идеалы стали обратны. Те, кто казнил Христа, осуждали татя, вероотступника, инсургента, как они думали, – но in fact распинали собственные воззрения, добродетели, норовы, кои Бог, низойдя, повергнул.

Стыден суд этики и её представления о «благом», «достойном», «добром» и «нужном», «злом» и «негодном». То, что считалось в обществе «злом», для Бога сделалось «благом». Если распят Бог «стыдною» смертью, словно преступник, – значит, мир лжив.

Стыд в обществе есть честь в Боге.

36.

Скоп безучастен к сложным вопросам, их как огня бежит. Стоит в книге ли, в фильме, пусть очень редко (фильм есть коммерческий упрощённый факт), и в музыке, в споре ли проявить себя сложным мыслям, люди зевают либо бранятся.

Жизнь – в полудрёме. Всё, что грозит трудом наших навыков, избегают и оскопляют; лишь микродозы дух наш усвоит. В моде пустейшие сериалы, пошлые песни, глупые шутки, – наш отпечаток.

Так мы слабеем. Изо дня в день. Ментальный дар сводим в нети. Если прав Дарвин и эволюция быть могла, возможна ре-эволюция. Вдруг пошёл процесс? Вдруг от высшего устремляемся вновь в ничто? Итак, перед смертью кто-нибудь думал, что он не жил, а вздрёмывал? Все проблемы на смертном одре вернутся и станут жуткими. Ненаученный отвечать на них промолчит.

Ответ, как нарочно, нужен.

37.

Пошлости. «Никогда ни о чём, друзья, не жалейте…», – эту вот пошлость как бы поэта меряют пошлым «а…» в полный пошлый рот Áскова, сходного пошляка.

38.

Субстрат любви есть истерика, есть аффект без границ. Толстой возражает: я полюблю вас, будете лишь «добрыми». А известно: чтобы стать «добрым», надо пройти фильтр этики. Что пройдёт его, станет «добрым», сбитым под норму. Ну, а какая норма сегодня? Внешность, квартира, должность и деньги и соответствующие страсти. Это «добро». На прочее «подобревшая» вот такая любовь вдруг слепнет.

По хорошу люб или по милу ? То есть, иначе, Love, Liebe, Ài, Amor истерична или «добра»?

Взять Бога. Божья Любовь «добра» ли? Нет, истерична. Бог то казнит нас, то награждает. Даст одному вид, статность, власть и богатство плюс долголетие, а другому – хвори, уродство, бедность, ночлежку. Бог изумляет нас до обиды. Но – Бог нас любит.

О, любовь истерична!

39.

Смертный бой с тварностью. Ломка тварности в нашей сущности – это бой с грехопадным модусом мысли и с языком его, чётким, ясным до рвоты. Тварь не дождётся, чтоб я уважил право на ясность. Слава неясному, честь невнятному. Вам безоблачное «добро»? Мне – тёмное беспросветное зло.

40.

Подумать, так сериалы, полные пустословия, смысловой чепухи, лжи, скверн, торгашества, суть отстойники блудных, так сказать, атомов Эпикура – той самой дури, что, встав в руинах падшего рая, чудилась истинным и единственным бытием.

41.

В евангельях есть неброские, скромные с виду мысли, блёкнущие меж пафосных, громогласных, рвущих на части мáксим типа « уйдите, чада ехидны » или « верблюда в игольном ýшке ». Но эти скромные вроде мысли – крайне трагичны, полные устали произнесшего, сознававшего, что ничто от Него не примут. Вот из тех мыслей: « Марфа! заботишься, суетишься много, а ведь одно лишь нужно » (Лук. 10, 41).

42.

«Страдание – вот что нас вознесло. Стояние душ в невзгодах, что укрепляют, трепет при виде гибели, их терпение, претерпение, понимание тайн несчастья, всё, что давало им глубину, рост, образ, ум и величие, – всё подарено нам в страданиях, под учительством мук. В нас тварь с творцом воедино: в нас есть материя, лом, грязь, хаос; сходно в нас демиург, гром молота, божество, День Седьмый. Вы сознаёте, что сострадаете только „тварности“ в людях, качеству, что должно быть выжжено, а потом очищено, переделано и сформовано, – что страдает необходимо и что должно страдать?» Ф. Ницше.

43.

«Знайте, танцовщице платят, н@х, не за то, что милая, а ей платят за то, как пляшет, – встрял некий умник и взбеленился: – Слушать по буквам: платят не просто так, а за то, как пляшет».

Вот стиль рецепции профи нас, нелепых. Ибо мы требуем от искусств глубинности, кроме только лишь техники. Профи нам говорят: «Прочь сопли! знаем, как делать! мы ведь учились, н@х! а ты – кто такой?!»