Луи Клод де Сен-Мартен - О заблуждениях и истине

Во-первых, то, что известно нам в Музыке под именем совершенного строя, есть для нас образ сей первой единицы, которая содержит в себе все, и от которой все происходит; потому что сей строй есть единственный, что он сам в себе полн, и не имеет нужды в помощи иного тона, кроме своих собственных; словом, потому что он неизменен во своей внутренней силе, как и Единица; ибо нельзя почесть повреждением переложение некоторых тонов, от чего выходят строи разных названий, поелику сие преложение не вводит в строй никакого нового тора и следственно не может изменить истиной его сущности.

Во-вторых, сей совершенный строй из всех прочих есть самый гармоничный и который один удовлетворяет уху человека, не оставляя ему ничего более желать. Три первые тона, составляющие его, отделены двумя промежуткаи терции, но котроые друг с другом соединены. Здесь повторяется все то, что бывает в вещах чувственных, где никакое существо не может приять и продолжать бытия своего без помощи и подкрепления другого существа телесного, подобного ему, которое бы силы его оживотворяло и его поддерживало.

Наконец, симм две терции имеют над собою промежуток кварты, коея окончательный тон называется октавою. Хотя сия октава не иное что, как повторение начального тона; однако ж ею означается полным образом совершенный строй; ибо она существенно к ему принадлежит, потому что она содержится в первоначальных тонах, которые звонкое тело издает выше своего собственного тону.

И так сей четверный промежуток есть главный действователь строя; он находится выше прочих двух промежутков тройных, дабы начальствовать и управлять всем действием, подобно как сия Причина действующая и разумная, которая, как мы видели, господствует и правит двойственным Законом всех существ, одеянных телами. Он не может, подобно ей, терпеть никакого смешения, и когда действует один, как сия всеобщая Причина времени, то верно все его содействия правильны.

Знаю однако, что сия октава, будучи токмо повторение начального тона, может по строгости отнята быть и не входить в счисление тонов, составляющих совершенный строй. Но во-первых, она существенно оканчивает гамму; сверх того неотменно надобно допустить сию октаву, ежели хотим знать, что такое альфа и омега, и иметь ясное доказательство единству нашего строя; и сие ради той причины, которая находится в счислении, и которой не могу я иначе объяснить, как сказав, что октава есть первый действователь, или первый орган, чрез который десять могли дойти до нашего сведения.

Сверх того нельзя требовать, чтобы чувственная картина, представляемая мною, совершенно была сходна тому Началу, которого она есть токмо образ; ибо иначе список был бы речен подлиннику. Но при всем том, хотя сия чувственная картина ниже его, и хотя она подвержена переменам, однако тем не менее она полна, и тем не менее изображает Начало; ибо внутреннее побуждение чувств дополняет прочее.

Чего ради, представляя две терции соединенными друг с другом, не утверждаем, чтоб необходимо должно было им слышимым быть обеим вместе; известно, что каждую можно произнести порознь, не делая противности уху; но тем не менее, закон их истинен; ибо сей промежуток, произнесенный таким бразом, всегда остается в тайном соответствии с прочими тонами строя, к которому оно принадлежит; и так картина остается та же, но видима бывает только часть ее.

То же можно сказать и тогда, когда б захотел кто уничтожить октаву, или и все прочие тоны строя, а оставить один какой-нибудь; ибо один слышимый тон не противен уху, и может почесться тоном родителем нового совершенного строя.

Мы видели, что кварта господствует над двумя нижними терциями, и что сии две нижие терции суть образ двойствного Закона, управляющего существами стихийными. Не самая ли Натура здесь показывает разность между телом и его Началом, представляя нам одно зависимым и покоренным, а другое яко начальника его и подкрепителя?

Сии две терции в самом деле показывают нам своею разностию сосотояние тленных вещей Натуры телесной, которая стоит на соединении двух разных действий; и последний тон, составленный из единого промежутка четверного, есть еще изображение первого Начала; ибо он как чином своим, так и числом напоминает нам простоту, великость и неизменяемость.

Но сие не потому, чтоб сия кварта гармоничная была более долговечна, нежели все прочие сотворенные вещи. Когда она чувственная, то должна быть и преходящая; однако ж, в самом преходящем своем действии живописует разумению сущность и постоянность своего источника.

И так в сочетании промежутков совершенного строя находим все, что есть страдательное, и все, что есть действительное, то есть все, что существует, и все, что человек может вздумать.

Но не довольно того, что мы увидели в совершенном строе изображение всех вещей вообще и частно, мы можем увидеть еще в нем чрез иные примечания источник сих самых вещей и происхождение сего разделения, которое учинилось прежде времени между двумя Началами, и которое ежедневно является во времени.

Чего ради не потеряем из виду красоты и совершенства сего совершенного строя, который в самом себе имеет все свои преимущества. Легко рассудить, что если бы он остался навсегда в своей сущности, то порядок и точная гармония всегда бы стояли , и зло было бы неведомо; ибо не было бы оно и рождено; то есть, единое бы действие способностей доброго Начала оказывалось, поелику оно единое есть существенное и истинное.

Как же могло второе Начало учиниться злым? Как могло статься, что зло родилось и явилось? Не от того ли, что вышний и господствующий тон совершенного строя, октава оная, уничтожена стала, и на место ее поставлен другой тон? Какой ж тон на место октавы поставлен? Тот, который непосредственно предшествует ей, и известно, что новый строй, происшедший от сей перемены, называется строй септимы. Известно также, что сей строй септимы удручает ухо, содержит его в недоумении и требует спасен быть, по словам сего художества.

И так от противления совершенному строю сего разнящего строя и всех прочих от него происходящих рождаются все музыкальные произведения, которые суть не иное что, как непрестанная игра, ежели не сражение между совершенным, или согласующим и седьмичным строем, или вообще между всеми разнящими строями.

Для чего сему Закону, который указывается нам самою Натурою, не быть для нас изображением всеобщего произведения вещей? Для чего не найти нам здесь Начала, как выше мы нашли составление и расположение в порядок промежутков совершенного строя? Для чего, говорю, не ощутить рукою и глазом рождения и следствий всеобщего и временного смешения; потому что знаем, что в сей Натуре телесной есть два начала, непрестанно друг другу противящиеся, и понеже она не может иначе держаться, как помощию двух действий противных; от чего и происходят примечаемые нами, сражение и насилие, смесь правильности и беспорядка, которые в точности изображает нам гармония чрез совокупление согласий и разногласий, из которых составляются все музыкальные произведения.