Игумения Евпраксия Инбер - Дарим тебе дыхание: Рассказы о жизни рядом со старцем Наумом

На следующий день, в шесть утра, раздался телефонный звонок. Звонила еще одна моя омская тетя, она была атеисткой, заведовала каким-то клубом: «Я с четырех часов не сплю. Мне приснилась Бэлочка, мы с ней гуляли по городу, она прощалась с Омском. И вот когда мы переходили через Иртыш, на середине моста она умерла у меня на руках, и что удивительно, — у нее осталось очень мало волос».

Я поняла, что это ответ от преподобного Серафима, но отчетливо подумала, что окончательно поверю, если будет еще два таких же сна. На следующий день, когда я утром вышла из дому, увидела на лестнице соседку по этажу: «Я тут тебя дожидаюсь. Знаешь, мне приснился сегодня странный сон. Мы с Бэлочкой ходили по городу, и она с ним прощалась. Потом пошли по мосту через Иртыш, и она умерла на середине моста у меня на руках, и я запомнила, что у нее волос почти не осталось».

Надо сказать, что в те дни, когда в больницу до работы приходила тетина подруга Люба Горбунова (они вместе работали в заводской бухгалтерии), я могла утром идти в церковь. И попозже приходила к тете, через час после Любы. В тот день я как раз с утра была в церкви, и когда пришла в больницу, увидела, что Люба сидит в гардеробе.

— А что ты здесь делаешь?

— Тебя жду. Я должна рассказать тебе свой сон.

— Как вы с Бэлочкой ходили по городу?

— Откуда ты знаешь? Да, и еще ходили с ней по заводу — она прощалась с городом и с заводом, а потом мы пошли через Иртыш, и она умерла у меня на руках. А от ее шевелюры почти ничего не осталось.

Все стало понятно. Я больше не просила ни о каком исцелении, молилась только, чтобы она оказалась в Царствии Небесном.

Как-то однажды тетя вдруг сказала:

— Я теперь знаю, как там в аду.

— Откуда?

— Мне показали.

— Во сне?

— Нет, так, наяву.

— Ты мне расскажешь?

Она помолчала, потом нехотя произнесла:

— Очень много черного и страшный пожар.

— Расскажи поподробнее!

— Не сейчас. Потом сядем тихонько, и расскажу.

Потом я от нее больше ничего не добилась.

— Я все забыла, — отвечала она, но было ясно, что она просто ничего не хочет мне рассказывать.

Прошло два месяца, и я решила съездить домой. Приехала к Батюшке и сразу услышала от него:

— Что ты здесь делаешь? Возвращайся в Омск.

— А долго мне там быть?

— Пока не отправишь их в Царствие Небесное.

Свою слепую бабушку я тоже там дерзновенно сама покрестила, и она теперь иногда звала меня в комнату, чтобы сообщить:

— Вот они пришли.

— Кто — они? — спрашивала я, хотя каждый раз слышала одно и то же. — Эти двое. Один поменьше, другой побольше, в полосатых штанах. Сидят у меня в ногах на кровати.

Я крестила их широким крестом:

— Ну как?

— Собирают вещи и уходят.

Бабушка почему-то всегда знала, откуда я возвращаюсь домой — из больницы или из церкви (я, конечно, бабушке ничего не докладывала). Когда я приходила из больницы, все было мирно, но в те дни, когда я возвращалась из церкви, она встречала меня скандалами, ей тогда начинало казаться, что я вещи и продукты из дома уношу в церковь и пора жаловаться в милицию. В маленькой квартирке было некуда деться, и приходилось часами выслушивать ее обличительные монологи, терпения едва хватало. А однажды не хватило. Это продолжалось уже четвертый час. Вдруг со мной что-то случилось, я схватила мясорубку, швырнула ее в железную раковину и ужасно закричала: «Все! Хватит! Не могу больше!»

«А я и не знала, что ты такая нервная», — спокойно сказала бабушка. И больше я никогда от нее ничего не слышала, когда возвращалась из церкви домой.

На следующее утро я поехала к отцу Борису на исповедь. «А что ты хочешь? Ты объявила дьяволу открытую войну. Неужели ты думаешь, что он оставит тебя в покое? Это нормальный ход событий, не удивляйся».

Однажды утром мне позвонила из Москвы младшая сестра: «Я все поняла, ты не обидишься на меня, если я скажу, что знаю теперь больше тебя, я поняла, как все устроено! Мне сегодня во сне все объяснили». Она увидела Землю — земной шар — как бы со стороны. Видит планету со стороны, но одновременно находится на ее поверхности. И понимает, что Земля — живое пульсирующее существо. Видит всех людей, живущих на земле (наверное, всех христиан, я теперь так думаю), и слышит их мысли, каждого из них. И видит, что они все грешат, и каждый из них мысленно называет свой грех: «Я еще раз согрешу, а потом, потом покаюсь», «Сейчас сделаю аборт, а в следующий раз рожу ребенка», «Сегодня не буду читать вечерние молитвы, а завтра — непременно». Все они находятся на Земле, но одновременно вращаются вокруг нее. И планета, это живое пульсирующее существо, тоже находится в движении, они вращают ее своим вращением, которое как-то связано с тем, что они все больше и больше грешат, и голоса их сливаются в одно какое-то короткое слово из пяти букв, на букву «З», которое все определяет, все объемлет, звучит над всей Землей. Она так и не смогла его вспомнить. И чем больше они грешат, тем быстрее вращение Земли. И грех каждого причиняет ей боль, и она знает, что и это живое существо испытывает боль, и его боль несоизмерима с ее болью. Она одна, и у нее одна боль, а их миллионы, и поэтому боль его в миллионы раз мучительнее. И это усиливающееся вращение — связанное с его великой болью — совершается по спирали: «Как белье выжимают», — объяснила она мне. Перекрут все больше и больше, там такое напряжение, там уже так тонко! Совсем почти ничего не осталось, понимаешь? Уже почти все! Уже не осталось времени, скоро все лопнет, взорвется. Всему конец. «Господи, я все теперь поняла! — закричала она во сне. — Прости меня, я никогда не буду больше грешить!» И тут она увидела Его глаза. Они были огромные, они смотрели прямо на нее, и такое страдание в них было…

С тех пор она знает, как Господь может видеть всех людей одновременно и как могут святые видеть и слышать множество людей одновременно, поняла, что такое Тело Христово — Церковь, много всего поняла.

Мне было лет восемь, когда родители в очередной раз прилетели в Омск и нас с сестрой взяли с собой. Летели на транспортном военном самолете, ИЛ-14, среди каких-то ящиков. Было очень холодно. В Омске бабушка с тетей жили тогда в коммуналке, в бараке, на улице 20 лет РККА. На бараке висел плакат: «Наш барак будет стоять при коммунизме».

Вечером я пришла на кухню и увидела, что бабушка ставит в большую алюминиевую кастрюлю белую парафиновую свечку.

— Это за твоего папу, я каждую пятницу зажигаю свечку, благодарю Бога за его спасение.

— Бабушка, так ведь Бога нет!

— Это ты мне потом объяснишь, а сейчас последи за свечкой, а я пойду к соседям телевизор смотреть.

Сколько я помню, она всегда ходила в платке, и поэтому казалась старше своих лет. Соседи по улице бабушку уважали. Они приходили к ней, когда надо было разрешить какой-нибудь спор, кого-то рассудить. Про нее рассказывали, что раньше она читала в синагоге свитки Торы. Вся кошерная посуда у нее была сложена отдельно — не дай Бог перепутать.