Игумения Евпраксия Инбер - Дарим тебе дыхание: Рассказы о жизни рядом со старцем Наумом

Дома я приготовила еще несколько подарков — небольшие иконки, редкие фотографии старцев, не помню уже что, но что-то еще, и мы поехали в Ленинград, там на метро добрались до Купчино, сели в электричку на «Поселок», миновали Царское Село, Павловск; вот и Сусанино.

Любушкин дом мы нашли сразу. Отворили калитку, поднялись на крыльцо. Дверь нам открыла хозяйка дома — Люция. И мы не успели еще ничего сказать, как услышали откуда-то из-за перегородки Любушкин голос: «Ой, струнинские приехали!» — а потом уже и увидели в правом, иконном углу комнаты в глубине маленькую согбенную фигурку блаженной Любушки: она словно замерла перед иконами.

Слева от двери стоял стул, и я начала по порядку выкладывать на него свои подарки, и с огорчением слышала из угла на каждую вещь что-то вроде «это не возьму», пока не достала заветный платочек и, уже потеряв надежду, спросила: «А платочек возьмете?» «Платочек возьму», — был ответ; и тут появилась Любушка, вся радость, внимание, вся — любовь и святость, и с тех пор и навсегда к Любушке я шла со страхом и трепетом, потому что здесь было то, чего не бывает уже на свете.

Это была сошедшая с иконы живая святая. И мы все это знали и чувствовали, это невозможно было не понять.

Вот тогда я впервые увидела, как молилась Любушка, — будто писала пальчиком по ладошке — отправляла телеграммы на небо.

Кажется, в тот день она взяла нас с собой в церковь. Или это было в другой мой приезд? Помню, как она ходила вокруг меня и словно давила ногой на полу невидимых гадов, тихо приговаривая: «нельзя, нельзя». Тогда она и научила меня сначала прикладываться к иконам, а уже потом подходить к ней со своими вопросами. Она медленно обходила храм, благоговейно прикладываясь ко всем образам, а я — как она мне тогда благословила — шла вслед за ней, потом вдруг обернулась ко мне: «Всегда клади денежку в церкви».

Вот и теперь, в Любушкиной часовне, я сначала покупаю свечи и ставлю перед иконами и только после этого встаю на колени перед ее белой гробницей.

Однажды, когда я собиралась в Сусанино с какими-то своими очередными бедами, моя любимая подруга Татьяна наказала мне просить у Любушки святых молитв, чтобы решился вопрос, как ей дальше строить свою жизнь. У нее как-то все зашло в тупик, ее духовник, отец Венедикт, уже измучился с ней. Вроде решили наконец, что она поедет в Ригу, в монастырь (а тогда женские монастыри были только «за границей» — Рига, Пюхтицы, Корец…). Она поехала брать билеты и по дороге упала и сломала руку.

«Ну, тогда сиди дома. Не знаю, что с тобой делать», — огорчился ее батюшка. Тут она и попросила меня замолвить словечко блаженной Любушке, чтобы все устроилось по Божией воле.

Любушка, как обычно, записала мою просьбу пальчиком на ладошке — а надо сказать, что подруга моя никогда у Любушки не была.

И вот через две недели она слышит от отца Венедикта: «Все, решено. Поедешь в Дивеево и будешь там жить».

И поехала она туда работать медсестрой в больнице, молиться и ухаживать за старенькими дивеевскими монахинями. Купила себе по смехотворной цене крохотный домик рядом с ними, и я до сих пор радуюсь, что в этот домик отправились к преподобному Серафиму какие-то мои вещички-коврики да старенький холодильник.

Так появлялись в Дивеево первые сестры. Через год я снова приехала к Любушке.

Сколько людей побывало у нее за это время! Сколько бед и сколько просьб!

А ведь я никогда не была особенно близким для нее человеком, сотаинником или духовным чадом. Я как-то всегда боялась слишком занять ее драгоценное время или слишком обременить чем-то. Бог давал всегда чувствовать огромную дистанцию между нами.

Но близким для нее человеком, думаю, я никогда не была. Тем более удивительным было то, что через год она неожиданно среди разговора вдруг спросила: «Ну как там твоя Татьяна, которая сейчас у преподобного Серафима?» А ведь я и забыла поблагодарить ее и, конечно, ничего не рассказала ей, как все устроилось в тот раз по ее молитвам.

Кстати, потом я узнала, почему Любушка отказалась тогда от всех моих икон и фотографий: она особым образом молилась каждому святому, чья икона была у нее в иконном углу. С каждым таким подарком был связан молитвенный труд еще и за всех, кто ей что-нибудь дарил, и каждый такой подарок непомерно усугублял этот труд.

Как-то раз она подвела меня к столику возле окна и показала лежащие там иконочки, открытки, святыньки и назвала имена всех, кто ей что-нибудь подарил, по порядку.

Помню, какой радостью было доесть какой-нибудь кусочек, который оставался от ее нехитрого обеда, и она сама пододвигала ко мне поближе то свою тарелку с остатками супа, то корочку хлеба, то остатки какой-нибудь каши…

Обычно Любушка благословляла нас перед отъездом непременно побывать у блаженной Ксении и Иоанна Кронштадтского.

Уезжая, мы обязательно брали у нее благословение на дорогу, и билеты на поезд всегда появлялись, даже если их вообще не было ни в одной кассе на несколько дней вперед.

Вспомнился мне рассказ одной моей подруги, как она приехала к Любушке с молодым человеком, к которому у нее тогда была сердечная привязанность. По всему было ясно, что нет воли Божией на замужество, но надо было определиться окончательно. С этим и приехали в Сусанино ближе к вечеру. Пока Любушка говорила с моей подругой, молодой человек ждал в коридоре и, казалось, прикорнул на табуретке. Любушка взяла ее за руку, повела в коридор и показала на него: «Он хороший, он молится. Будет священником. Хорошим священником».

Сразу стало понятно, что вопрос решен. И они были оставлены в домике до утра.

Будущему священнику благословили ночевать на террасе, а ее Любушка положила на кровать, которая стояла за перегородкой рядом с иконным углом, напротив своей кровати, над которой ей запомнилась большая черно-белая фотография Серафима Вырицкого. Потом Люция подарила ей такую же.

Справа от нее — Любушкины иконы, слева — печка, а в двух шагах напротив — Любушка. Разве она могла заснуть! Любушка тихо говорила ей: «Спи, спи». А она все-таки открывала глаза иногда и все время видела, что Любушка сидит на краешке кровати напротив нее и молится — в ситцевой ночной рубашечке, набросив на спину одеяло. То чулочки поправит, то в одеяло закутается…

Утром Любушка благословила их окучивать картошку на огороде возле дома и ушла на службу. Все утро в доме напротив играла веселая музыка, но как только ближе к полудню появилась Любушка, сразу все стихло.

Когда они вернулись из Сусанино в Ленинград, их друзья попытались через своих знакомых купить им обратные билеты, но это оказалось невозможным — билетов не было ни на завтра, ни на послезавтра ни по какому знакомству.