Антоний Храповицкий - Собрание сочинений. Том I

По лютеранской системе, Церковь признается как невидимое единение неведомых друг другу истинных рабов Христовых, рассеянных в разных вероисповеданиях, Церкви же видимые, объединенные единством вероисповедания и церковной власти, не имеют никакого благодатного значения, но являются просто департаментом той или иной народной или государственной жизни, почему и глава последней должен быть главою поместной Церкви. Эту точку зрения и усвоил император Петр и составитель синодального регламента, безнравственный и безрелигиозный иерарх Феофан Прокопович, четыре раза менявший свою религию и отдававший преимущество религии лютеранской. Дальнейшие петербургские царствования ХУШ века еще глубже проникались слиянием лютеранства и порабощали этим церковную жизнь еще крепче. Как известно, особенно тяжелая участь постигла нашу Церковь и нашу иерархию в царствование Анны Иоанновны, так что когда воцарилась Елизавета, допустившая этот маленький проблеск национальных начал в русской жизни и объявившая амнистию архиереям, священникам и монахам, томившимся в тюрьмах и ссылке, то, по словам одного придворного проповедника, началось как бы воскресение мертвых, которое было предсказано в последние дни мира. Из подземелий, из лесов, с далеких островов, – так приблизительно говорил проповедник, – выступили и потянулись к свету полумертвые от принятых пыток и полуживые от продолжительного голода и других страданий изувеченные и скорченные епископы, архимандриты, иереи и иноки, давно потерявшие надежду снова увидеть свет Божий.

«Просвещенное» царствование Екатерины II, исполненное милостей для прочих просвещенных сословий, в отношении к Церкви и духовенству мало отличалось от царствования Анны Иоанновны. Кому неизвестны жестокие расправы этого царствования с наиболее ревностными святителями того времени – Арсением Мацеевичем и Павлом Тобольским? А ограбления церковных имуществ и закрытие огромного числа монастырей с раздачей достояний придворным фаворитам явилось вторым после уничтожения патриаршества этапом порабощения Церкви государством, из рук которого с этих пор Церковь должна была ожидать поддержки всем своим учреждениям просветительным, административным и миссионерским. Не говорим уже о том, что с закрытием монастырей народ лишался своих главнейших религиозных светочей, из которых он черпал и черпает главный источник нравственного одушевления и церковного образования. Но ведь лютеране не только не признают монашество, а фанатически его ненавидят, мужицкие же слезы о попиравшейся святыне не принимались во внимание петербургским правительством.

Мне и прежде было всегда досадно читать укоры оппозиционной печати по адресу Церкви за поддержку ее монархическим правительством; в настоящее же время, когда не скрывается и обратная сторона медали нашего прошлого, читать такую же неправду прямо возмутительно.

Объяснимся. Мы хотим сказать, что отношение правительства к Церкви с XVIII и XIX века было не столь покровительственное, сколько подозрительное, враждебное. Покровительствовался только известный минимум религиозности, необходимый для сохранения воинами и гражданами присяги и нравственного благоприличия в общественной жизни. И это касалось вообще так называемого христианства, а само вероисповедание русского народа, т. е. Православие, было лишено даже права именоваться таковым с начала XIX века, а сохранило официальное название греко-российского вероисповедания, хотя оно по существу не связано ни с Россией, ни с греками.

Но это еще не все: лет 6 тому назад мне случайно пришлось познакомиться с манифестом императора Александра I об учреждении Тройственного Священного Союза, читавшегося в свое время во всех храмах империи. В тексте манифеста приказано русскому православному народу почитать себя, пруссаков и австрийцев людьми одной веры – христианской и подданными одного царя – Христа; отрицались и национальность русская, и вероисповедание православное, взирающее на последователей тех вер как на еретиков.

По-видимому, в лучшие условия была поставлена церковь в следовавшие затем царствования, когда был провозглашен российский лозунг: «Православие, самодержавие и народность». Однако, невзирая на этот лозунг, церковная жизнь подвергалась все большему порабощению со стороны государства, и такое направление жизни последнего подчеркивалось и во внешних символах правительственных действий. Здание Синода было переведено в новое помещение рядом с совершенно одинаковым зданием Сената, и оба эти учреждения были покрыты и соединены между собою одной аркой, увенчанной царской короной. В синодальном зале на возвышении было поставлено председательское царское кресло, но еще более унижающий характер имели в этом зале два больших портрета, оставшиеся там до последних дней. Первый портрет – Петра Великого, указывающего рукой на книгу Регламента со словами: «Для сего постановили мы учредить такую коллегию» и проч. (слова кощунственные в отношении Богоучрежденной церковной власти). Левой рукой император грозит заседанию Синода. Наверно, во всей империи нет учреждения, в коем был бы изображен государь с угрожающим этому учреждению жестом. Другой портрет изображал императора Николая I, также в вызывающей позе и притом с отметкой, напоминающей обнаженных тевтонов Вильгельма, красовавшихся на крыше Берлинского посольства в Петрограде.

Впрочем, дело, конечно, не в символах, а в том, что и в это время, а также в следующее либеральное царствование, церковная иерархия и церковная жизнь были явлениями не покровительствуемыми государством, а разве только терпимыми, и притом терпимыми с неудовольствием. На всякое сильное проявление православного религиозного чувства в народе и духовенстве взирали с такою же враждебною опасливостью, как в Регламенте Петра Великого. И в этом (повторяем, что мы сказали в первой статье) трогательно объединялись и правительство, и школа, и общество, и притом в одинаковой степени общество консервативное и оппозиционное. Открыть новый монастырь было труднее, чем какие-нибудь игорные притоны, основать какой-либо ежегодный крестный ход можно было не иначе, как накланявшись целый год по разным губернским и столичным канцеляриям. Для закрытия якобы излишних церковных приходов в царствование Александра I и Александра II были учреждены чуть ли не целые департаменты. А для открытия нового прихода (при увеличении вдвое через каждые 25 лет народонаселения России) нужно было хлопотать целые годы и так далее.

Церковная жизнь не ограничивается пределами Церкви Поместной, а должна, согласно символу нашей веры, соприкасаться с жизнью Церкви Вселенской. Между тем такое общение было совершенно приостановлено еще со времен Петра I и его Регламента, и сношение с восточными патриархами допускалось в очень редких случаях, и то через обер-прокурора и министерство иностранных дел. А иностранные православные иерархи получали разрешение переехать русскую границу с гораздо большим трудом, чем иерархи католические, английские, армянские и др. Во времена первых царей Романовых в России почасту и подолгу пребывали восточные патриархи, а со времен Петра их не пускали на русскую территорию вплоть до 1913 года, когда Русская Церковь и русский народ удостоились с понятным восторгом встречать в своих столицах и других городах святейшего Григория IV, патриарха Антиохийского. Впрочем, последнее царствование имело с церковной точки зрения и то преимущество сравнительно с предшествующими, что оно отменило «плен св. угодников Божиих». Разумеем эти события канонизации святых с 1896 по 1915 годы. Канонизации эти давно и нетерпеливо ожидались верующим народом и духовенством, но ходатайства их постоянно отклонялись. В предыдущие царствования, начиная с царствования Екатерины, было совершено за 130 лет, кажется, только четыре канонизации, а после прославления святителя Тихона Задонского (1861 год), когда я, будучи еще мальчиком, лет через 12 после этого события рассказывал своим старшим родственникам о многочисленных и явных исцелениях, которые я вычитал из книжки с описанием открытия мощей свт. Тихона, то мои тетушки и дядюшки с приятно успокоенным чувством сообщили мне не знаю, насколько достоверные, но, видимо, радовавшие все наше общество слухи: «Государь сказал, что это уже будет последний святой в России и что больше святых не будет». Слава Богу, такое предсказание, если оно только было, все-таки не сбылось, но упомянутое злорадное чувство общества может быть ярким свидетельством тому, насколько лютеранское засилье, отрицающее почитание св. угодников, въелось не только в наши правительственные распоряжения, но и в убеждения «просвещенных» слоев и как мало последние сочувствовали процветанию церковной жизни.