Александр Богатырев - У Бога и полынь сладка: Рассказы и очерки

Поверить в то, что этот тщедушный, запуганный человек с непомерно длинной худой шеей — опасный рецидивист, можно лишь при наличии патологической фантазии. Однако такие фантазеры нашлись даже среди монастырских трудников. И не только бывший милиционер Геннадий, но и отставной семинарист Дмитрий, с которым меня поселили, говорили что-то уклончивое про «дым без огня».

Трудники жили в комнатах по несколько человек. Жить вдвоем — большая привилегия, но шесть дней в обществе хмурого соседа, не здоровающегося и не отвечающего на вопросы, — испытание не из легких. Спрашивать, чем он недоволен и почему не отвечает на мои приветствия, я не стал. Ясно, что прекращение спокойной жизни в одиночестве пришлось ему не по вкусу. Я попробовал подсказать ему, что такое элементарная вежливость. Когда мне на третий вечер позвонила дочь и попросила рассказать об одной нашей знакомой православной даме, я сказал, что она вменяема и хорошо воспитана. Всегда первой здоровается, никто ее не видел хмурой и озлобленной. Говорил я достаточно громко, так, чтобы слышал мой сосед. Тот слушал и явно понял мой намек. Он сидел, прикрыв глаза, и ухмылялся.

Был еще один человек, дававший понять, что не хочет со мной иметь дела. Это пасечник. На мои приветствия он отворачивался и проходил мимо. Из двадцати труд ников общаться со мной захотела половина. Но у большинства из них было много общего в судьбах: пьющие родители, никогда не проявлявшие интереса к своим чадам, улица с мастерами втягивать юнцов в опасные забавы, ранние наркотики — всё, как по написанной злодейской рукой партитуре.

На третий вечер после ужина и общего вечернего молитвенного правила десять трудников сели на скамейки, придвинутые к стене трапезной. Расспрашивать мне их не пришлось, сами стали рассказывать. Первым начал осетин Володя.

— Я жил последние двадцать лет в Москве. И квартира была, и дети выучились, стали хорошо зарабатывать. И сын, и дочь себе квартиры купили, семьи завели. А у нас с женой всякое взаимопонимание пропало — на каждое слово огрызается, «пилит» с утра до вчера. Я стал угрюмым, раздражался ото всего. На душе постоянный черный день, не вижу я никакого смысла в своей жизни.

Жили мы на Юго-Западе. Иду я в конце июля из метро, слышу — колокола в церкви звонят. А церковь старинная, красивая, и народ толпой идет. И мне захотелось. Захожу. Все с праздником друг друга поздравляют. А это был день святого князя Владимира. Я всю службу отстоял. Ничего не понимал, но очень мне хорошо сделалось. Весь мрак из сердца вышел, и так радостно… Думаю, какое это счастье, вот так быть на службе в храме Божием с людьми, которые знают тебя и любят. А я не христианин. Надо, думаю, срочно креститься.

После службы подошел к батюшке. Говорю: «Окрестите меня». А он: «Приходи завтра. Сегодня праздник». Я ему: «Вот, ради праздника и окрестите. Я завтра, может быть, помру или жену убью». Он даже испугался: «Ради этого не крестятся». Я говорю: «Крестятся. Покрещусь и стану, как ваши прихожане, и уже ничего плохого не сделаю». Его на трапезу зовут, а он целый час со мной проговорил, все объяснил: и про то, как Господь за нас распался, и про Таинства, и про то, как мне жить дальше без греха. Я мало что тогда понял, но так сильно почувствовал, что если не крещусь прямо тогда, то сердце разорвется. Был как чумной. Может, оттого что я кавказец, батюшка уделил мне столько времени.

В общем, крестил он меня с именем Владимир. А так я Казбек. Подарил молитвослов, катехизис и кучу книг. Я теперь кое-что понимаю. И он мне посоветовал пожить при монастыре, чтобы понять, что такое вера православная. Вот я и стараюсь.

Потом заговорил Сергей.

— Я из Ростовской области. Родители у меня верующие, и в храм я с детства ходил. У нас в Старочеркасском монастыре был схиархимандрит Модест. Мы к нему с матерью приехали, он сказал ей, что у нее два сына (и имена назвал), сказал, что один будет до ее смерти при ней, а другой станет сектантом и уедет далеко. Отец Модест предсказал ей, что она станет монахиней, а муж монахом и священником. И внук будет священником. Вот так все и вышло. Отец иеромонах, мать монахиня. Я с ней, старший брат в Москве — свидетель Иеговы. А мой сын в школе, мечтает о священстве…

Я пока сюда, к матери, не приехал, много всего начудил. Был кандидатом в мастера спорта по боксу. В девяностых спортсмены дружно пошли в бандиты — рэкет и всякое такое. Не стану рассказывать, Господь меня вразумил и остановил. А все мои братки — кто в тюрьме, кто в земле.

Женился я по любви. Ей вообще было шестнадцать, когда мы стали вместе жить. Родила она в семнадцать, поженились через три года. Я закончил мореходку, ходил в загранку. А моя женушка завела себе дружков. Я когда узнал, решил развестись, она говорит: «А что делать, когда тебя по полгода нет? Я молодая…». Все молодые, но не все блудницы. Я решил пойти на жертву: расстаться с морем и остаться с ней. Может, вразумится, да и сына жаль.

Списался на берег. Каких только работ не переделал! Думал, будем жить семьей, и она исправится. Куда там! Изменяла мне открыто. Ну, я и ушел. Взял сына — он захотел в приют при монастыре. Устроили его. Мать моя здесь, на всяких послушаниях, а я на коровнике. Втроем в одном монастыре. Когда я мальцом был, у нас пол двора без отцов росли, а сейчас пошла мода на отцов-одиночек. Что с бабами сделалось?!

На последнюю фразу народ отреагировал бурно: стали ругать своих жен-изменщиц и женщин вообще, как биологический вид.

Последним рассказал о своей жизни пастух Геннадий.

— К Богу я шел очень трудно. Несколько раз умирал, Господь меня исцелял, но я долго не понимал, как и Кто не давал мне умереть. Много раз Господь посылал мне разные знаки.

Когда мне было три года, с отцом что-то случилось. Он подозревал, что мать изменяет ему и что я не его ребенок, и решил нас убить. Взял гвоздодер и — по черепу сначала матери, потом мне. Вышел в соседнюю комнату и застрелился из охотничьего ружья. Но мы выжили, нам сложные операции сделали.

Потом в четыре года я провалился в прорубь. Помню, как пытался вылезти на лед, но он ломался. Вдруг вижу старичка. Я его сразу узнал, потому что у бабушки висела икона Николая Угодника. Он мне говорит: «Потерпи, сейчас тебя женщина спасет». И действительно, прибежала с берега женщина и вытащила меня. Потом, оказалось, что это сестра моего будущего отчима.

Когда мать вышла за него, то стали они пьянствовать. Пили каждый день. Я его ненавидел. Учился я плохо. Убегал с уроков и прятался в церкви. Наверх забирался в башню и там сидел. А на первом этаже храма был спортивный зал, а в алтаре сделали туалет. За храмом было кладбище, там, говорят, много священников и верующих расстреляли и закопали. А мальчишки выкапывали черепа и играли ими в футбол. Я не мог этого терпеть и плакал. Говорил им: «Ведь это человеческие головы, а вы их ногами пинаете». Так меня за это били.