Гуайта Джованни - Жизнь человека: встреча неба и земли

Ожидание 1000 года в Европе сопровождалось беспокойством в обществе, но также возрождением подлинной духовности. Сегодня на заре нового века и тысячелетия чувствуется некоторая тревога: возникают старые формы милленаризма, ожидания тысячелетнего царства, появляются новые пророчества... Что Вы думаете о 2000 годе?

Я считаю, что между 1999 и 2000 разницы нет! То же время, тот же мир, те же люди... Течет та же река и светит то же солнце, которое восходит и заходит, и та же земля лежит под ногами. Однако эти годовщины делают нас более чувствительными к своему призванию. Важно осознавать, что христианство просуществовало 2000 лет в этом неспокойном мире, и, несмотря на все перемены в истории, Церковь всегда служила народу Божиему. Таким образом, данное тысячелетие для всех христиан, независимо от их конфессиональной принадлежности, должно стать поводом к тому, чтобы найти в этом 2000-летнем наследии новый источник вдохновения и мотивации.

Я часто повторяю, что годовщины отмечают не только для того, чтобы воздать должное прошлому, но чтобы найти в этом прошлом новые жизненные силы, так как прошлое не уходит бесследно, оно не исчезает, но продолжает существовать в нашей жизни. «Живая память» — вот одно из моих самых любимых определений Церкви. История — это действующая сила, а не только предмет изучения для музейных работников или исследователей! Вот почему я думаю, что 2000 лет свидетельства христиан стали великим уроком для всех верующих и всех людей сегодняшнего дня. Христианство — это книга, которую продолжают писать с новой страницы.

Как верующие должны встретить 2000 год? Каким будет вызов третьего тысячелетия христианству?

Этот юбилей несет в себе два главных вызова для христиан. Во-первых, мы должны ответить на призыв нашего Господа пребывать в единстве. Единство надо понимать не как единообразие, но как единство в духе и в служении. Во-вторых, мы должны обновить жизненность и подлинность нашей христианской веры. Часто мы понимаем нашу веру как часть отечественной культуры, сложившихся обычаев или унаследованных нами убеждений. Но быть христианином — это не формальная принадлежность Христу, это обязательство. Иисус говорит нам: «Возьми крест свой и следуй за Мной», но часто, следуя за Ним, мы не желаем брать крест, а идем за ним, потому что быть христианином хорошо и естественно. Нам надо прилагать усилие к более щедрой самоотдаче. Жертва — это высшее проявление любви. Христос проповедовал любовь и увенчал ее Своим крестом. И, как говорит об этом святой Григор Татеваци, армянский богослов XIV в.: «Слава Божия — это, прежде всего, крест Господа»; без этого креста невозможно говорить о славе. Я верю, что 2000-летняя годовщина христианства придаст нам сил для обновления, для восстановления в нас веры первых христиан, для которых Слово Божие прежде, чем стать книгой, стало жизнью.

XX в. прошел через увлечение великими идеями, философскими, социальными, экономическими и политическими системами и затем стал свидетелем их падения и исчезновения. Личности, которые в течение десятилетий воспринимались как пророки и казались неоспоримыми, незаметно сошли со сцены нашей эпохи: это были философы, мыслители, революционеры, диктаторы...

Последние десятилетия века и тысячелетия оказались для Европы достаточно необычными. Этот век, несомненно, был одним из самых кровавых в нашей истории (две мировые войны, революции, военные оккупации, деспотизм правых и левых) и мог бы рассматриваться как век разделения (между Востоком и Западом). В конце века, во второй половине 80-х, Европа пережила период оптимизма и энтузиазма: конец коммунизма, падение Берлинской стены, подготовка политического и экономического союза Европы... К сожалению, 90-е годы не оправдали надежд европейцев: новые войны, распад некоторых стран, экономический спад; в некоторых посткоммунистических странах люди разочаровались в молодой демократии и с ностальгией вспоминают коммунистическое прошлое.

Разочарование, сменившее энтузиазм 80-х годов, повлияло и на экуменическое движение, и на межрелигиозный диалог. Недостаток идей и обманутые надежды породили пессимизм нашего времени, который соединился с постмодернистской критикой индустриального общества и прогресса.

Что Вы думаете о разочаровании, переживаемом в конце века?

Я не разделяю подобное представление о конце нашего века. Думаю, что в нашей эпохе больше положительных сторон, чем нам кажется. Мы действительно нуждаемся в великих идеях, в высоконравственных мыслителях, и их отсутствие — это несомненная потеря, но исчезнувшие идеологии и социальные системы прошлого могут освободить место для подлинных ценностей.

Лично меня более всего огорчает в современной жизни то, что технологический прогресс вытесняет интеллектуальные, нравственные и духовные ценности. Доминирует неконтролируемая технология, в которой изобретатель становится жертвой своего же изобретения. Технический прогресс, не имеющий границ и нравственных ориентиров, посягает на достоинство человека.

Я вовсе не противник научно-технического прогресса. Напротив, он является, возможно, самым очевидным доказательством действия Бога в этом мире, потому что, в конце концов, кто дал человеку это могущество, если не Бог? Но мы должны оценивать значение техники и ее использование и с нравственных позиций. Машины не должны стать нашими господами; они должны находиться на службе своих изобретателей, а хозяином положения обязан всегда оставаться человек, так как от этого зависит подлинное счастье человечества.

В любом случае, всем становится ясно, что мир не может так слепо и упорно идти по пути исключительно технологического прогресса. В странах, называемых сверхразвитыми, мы видим насыщение материальными благами и в то же время неудовлетворенность жизнью. Возникает вопрос: в этом ли смысл существования? Я твердо убежден, что с осмысления нашего бытия начнется духовное обновление, которое будет характеризовать третье тысячелетие.

Иногда я спрашиваю себя, действительно ли наше технологическое развитие является таким уж большим прогрессом. В классическую эпоху, в Греции и в Риме, когда философия рождалась как наука мысли, у этих народов, оставивших нам ни с чем несравнимые произведения искусства, не было такого технологического прогресса: были ли они от этого менее счастливы или менее человечны, чем мы? Я думаю, прогресс должен быть целостным, охватывающим всю человеческую жизнь. Безусловно, имеются великие завоевания человеческого гения, которыми мы пользуемся, и мы должны содействовать развитию науки и технологий. Но, прежде всего, надо оценить их вклад в развитие всего человека, а не только в скорость производства и его эффективность.