Будда Шакьямуни - Джатаки. Избранные рассказы о прошлых жизнях Будды.

«Пусть же соберёт теперь свои он силы, чтобы удержаться от смятенья и сохранить свою стойкость и память, увидев ту, у которой дурные приметы»,— подумала она. И вот взор царя, с любопытством наблюдавшего великолепие столицы, упал вдруг на неё, когда она стояла, обернувшись к нему лицом. Тогда царь, хоть вволю насмотрелся он на красоту прелестных женщин своего двора, хоть был смиренным он и, добродетель соблюдая, стремился одержать победу над страстями, хоть, обладая стойкостью высокой, был сдержан и стыдлив, хоть взор его испуган был созерцанием чужой жены, но все же долго он на женщину смотрел, не отрывая глаз и восхищая Каму:

«Не Каумуди ль это? Не воплощённое ли это божество сего дворца? Апсара ли она, иль дайтьев дева? Ведь красота нечеловеческая это!».

Меж тем, как царь так размышлял и глаза его не могли вдоволь насладиться созерцанием женщины, его колесница проехала мимо того места, где она стояла, не считаясь с его желаньями. И вот царь вернулся в свой дворец с опустошённым сердцем; его мысли были только с ней, вся его нравственная стойкость была похищена богом любви. Наедине он обратился к своему вознице Сунанде:

«Не знаешь ли, чей это дом был с белыми стенами? И кто та женщина была, что там сияла, словно молния на белом облаке?».

Возница сказал:

«Есть у государя министр по имени Абхипарага — так это его дом и его жена, дочь Киритаватсы, Унмадаянти по имени». Когда царь услышал эти слова, то при мысли, что она — жена другого, его сердце упало и взгляд его стал неподвижным.

И, вздыхая глубоко и жарко, терзаясь всей душой по красавице, он обратился к самому себе с такою речью:

«О, как идёт ей это имя нежное, где каждый слог ласкает слух: "Унмадаянти!". Своей чудесною улыбкою она меня ума лишила! Забыть её хочу — и словно вижу сердцем! Моё ведь сердце у неё, или, вернее, в нем царит она! Сколь малодушен я: любить жену другого! Что за безумец я! Покинул стыд меня и сон! Меж тем как ум мой восхищенный в созерцанье погружен улыбки ясной, взоров, красоты её, вдруг раздаётся звон — тот дерзкий звук напоминает о теченье дел других. О, в сердце у меня лишь ненависть те звуки порождают».

Таким образом, стойкость царя была потрясена силою любви. И хотя он старался прийти в себя, однако же его бледность и худоба, задумчивость и частые вздохи, зевота и весь вид его показывали ясно, что царь влюблён. Сердечная болезнь, хоть стойко он скрывал её, наружу выступала ясно и на лице его, и в худобе, и в неподвижном взгляде, исполненном задумчивости.

Тогда его министр Абхипарага, который был весьма искусен в истолковании изменений во внешности и выражении лица, узнав, что случилось с царём, и поняв причину этого, и из-за своей любви к царю весьма озабоченный опасностью, которая ему угрожала, так как он знал поразительную силу бога любви, просил у царя разрешение поговорить с ним наедине и, получив его позволение, обратился к царю с такими словами:

«Сегодня мне, о царь, людей владыка лотосоокий, когда я воссылал богам моления, явился якша и, подойдя ко мне, промолвил так: "Как же ты не догадался, что сердце государя принадлежит Унмадаянти?"

Промолвив так, он вдруг исчез, а я, задумавшись об этом, к тебе явился; и если правда это, государь, то почему же ты молчишь, откуда у тебя такое недоверье к слугам? Поэтому благоволи, о государь, оказать мне милость, приняв от меня мою супругу».

Смущённый этим предложением, царь не мог поднять глаз от стыда, и хотя и находился во власти бога любви, однако благодаря знанию праведного закона, приобретённому долгим упражнением, его стойкость осталась непоколебленной, и он ясно и определённо отказался принять дар министра:

«Этого не должно быть. И вот почему: Я не бессмертен и своих заслуг лишусь; кроме того, народ узнает о грехе моем; тебя ж в разлуке с нею любовь сожжёт с такой же быстротой, с какой огонь сухой кустарник истребляет. Такой поступок, что недоброе сулит в мирах обоих— том и этом, не совершит мудрец, хотя им наслаждается немудрый».

Абхипарага сказал:

«Тебе не нужно опасаться нарушения закона. Ты мне поможешь щедрость проявить и тем закон исполнишь, а если от меня её не примешь в дар, тогда, даянью помешав, закон нарушишь. Я не вижу здесь ничего такого, что могло бы порочить добрую славу царя. Ведь, кроме нас двоих, никто об этом знать не будет, и потому ты изгони из сердца страх людского порицанья! Для меня же это будет милостью, а не мученьем, потому что какое зло возникнуть может в верном сердце от чувства удовлетворенья, что совершил что-либо ты на пользу господину? Поэтому спокойно наслаждайся ты любовью, о государь, и о моих страданьях не тревожься!».

Царь сказал:

«Ни слова больше о таком грехе. Из-за любви великой ко мне ты, очевидно, забываешь, что ведь не всякое даянье помогает исполненью долга. Кто для меня в своей любви высокой не ценит даже жизнь свою, тот друг мне, лучший родственник — и я его супруге друг. Поэтому не следует вовлекать меня в неблаговидное дело. Что же касается того, что, как ты уверяешь, никто другой не узнает об этом деле, то разве от этого оно станет безгрешным? Хотя б невидимо творил кто злое дело, как благоденствовать тот может? Ведь это словно яд принять незримо! Его увидят непорочными очами и небожители, и святые йоги. Чего же больше? Кто поверить может, что ты её не любишь, что не постигнет гибель и тебя, когда ты разлучишься с нею?».

Абхипарага сказал:

«С супругой и детьми я раб твой, ты мой господин и божество моё. Какое может быть, о государь, закона нарушенье по отношению к рабе твоей? Что же касается моей любви к ней, о которой говоришь ты,— что ж из этого? Да, я её люблю, о радостей податель, и потому я добровольно сам хочу отдать её тебе: ведь человек, отдав здесь дорогое, в том мире получает ещё дороже что-то. Поэтому благоволи, о государь, принять её».

Царь сказал:

«Ни в коем случае! Это невозможно! Скорее брошусь я на острый меч или в пылающий ужасным пламенем огонь, чем соглашусь попрать так добродетель, которой я обязан счастием великим!».

Абхипарага сказал:

«Если государю неугодно взять мою супругу, то я велю ей стать гетерой, любви которой может добиваться каждый, и тогда мой государь с ней сможет насладиться».

Царь сказал:

«Да что с тобою? Как обезумел ты! Оставивши невинную супругу, ты, безумец, получил бы от меня возмездье и, сделавшись предметом поношений, ты стал бы мучиться и в этом мире и в ином. Поэтому оставим эти бессмысленные речи. Образумься же».

Абхипарага сказал:

«Хотя бы то грозило нарушением закона, иль порицанием со стороны людей, или утратой счастья — всему навстречу я пойду с открытым сердцем: оно исполнено блаженства, доставив счастие тебе. Не вижу в мире я огня великого, тебя превыше, о земли великий повелитель! И Унмадаянти да будет вознаграждением моим жрецу; прими её, как жрец, для усиления моих заслуг».