Ричард Хейз - Этика Нового Завета

В-третьих, в этом термине есть нечто странное. Подумаем: было бы удачной богословской находкой именовать Новый Завет «Греческой Библией»? Подобного рода названия имеют смысл только в контекстах, в которых мы акцентируем первоначальную языковую среду.

Поэтому я предпочитаю пользоваться традиционными терминами «Ветхий Завет» и «Новый Завет», с той очевидной оговоркой, что «Ветхий» не означает «плохой» или «устаревший». Вообще, само представление, будто в слове «Ветхий» есть нечто уничижительное, - отражение современной помешанности на новшествах. В античности, напротив, люди с подозрением относились ко всему новому, и только несомненно древние традиции они считали достойными и авторитетными. В качестве уступки современному идефиксу Джеймс А. Сандерс предложил христианам называть два библейских Завета «Первым Заветом» и «Вторым Заветом». У этой терминологии есть свой плюс: она имплицитно сохраняет богословский акцент на обетовании и преемственности в деяниях Единого Бога. Однако есть и минус: стоит ли ожидать Третьего Завета? Четвертого, Пятого Заветов? Термины «Ветхий Завет» и «Новый Завет» отражают христианское убеждение в том, что смерть и воскресение Иисуса Христа были поворотным пунктом в Божьем промысле о человеке.

Поэтому при обсуждении богословского авторитета всего библейского канона я предпочитаю говорить именно о «Ветхом Завете».

См. Hays 1989 об этом явлении в посланиях Павла.

См. программные предложения в Childs 1970, 123-138.

Lohfink 1984 [1982], xi.

Е. P. Sanders 1985, 98- 106.

Из последних работ на эту тему см. Hvibner 1990; 1993; Childs 1992

New Haven Register, Oct. 9, 1986.

Sells 1994, 5.

Sells 1994, 5.

Zabelka, 1980, 14.

Обычно считается, что первым христианским мыслителем, разработавшим концепцию справедливой войны, был Августин. Августин пытался осмыслить, когда и при каких условиях насилие возможно: для защиты общего блага и защиты невинных. Последующие авторы развили его теорию, сформулировав принципы правильного ведения войны. Современные военные теоретики обычно принимают следующие критерии:

1. наличие убедительного мотива (напр., защита невинной стороны);

2. наличие правильной интенции (напр., установление мира);

3. ведение войны законным авторитетом;

4. обращение к войне лишь в качестве крайней меры;

5. наличие шансов на успех;

6. пропорциональность средств ее задачам;

7. проведение грани между воюющими и мирными гражданами.

Относительно формулировки этих критериев установился общий консенсус. Однако каково конкретное содержание каждого критерия? Здесь теоретики расходятся (Hauerwas in DeCosse 1992, 83-105). Следовательно, современные мыслители акцентируют различные аспекты традиции. Пол Рамсей уделяет особое внимание защите мирных жителей (Ramsey 1968), а Джеймс Тернер Джонсон - четкому определению того, как разрешается использовать насилие (James Johnson 1981; 1984).

См. полезное собрание статей по справедливой войне и политологии в Elshtain 1992b. Отличный исторический и концептуальный обзор полемики между христианским пацифизмом и теорией справедливой войны см. в Cahill 1994. Об использовании критериев применительно к войне в Персидском заливе см. Hauerwas and Neuhaus 1991; Yoder 1991; Elshtain 1992a.

Zabelka, 1980, 14.

Об истории интерпретации см. Kissinger 1975. Более краткое резюме см. в Guelich 1987.

Guelich 1982, 219-220.

Horsley 1987, 272-273.

См., например, Betz 1985, по мнению которого, Нагорная проповедь - доматфеевский компендиум, составленный в иудео-христианских кругах.

Матфей заимствовал этот материал из Евангелия от Марка, но практически не внес в него изменений.

Yoder 1994 [1972], 45-48.

Mauser 1992, 80.

См. раздел 4.2.а.

См. главу 7 относительно роли исторического Иисуса в новозаветной этике.

В более позднем раввинистическом иудаизме были найдены герменевтические способы смягчить строгость lex talionis, заменив телесное увечье обидчику денежной компенсацией с его стороны (В.Т. Бава Кама 83б-84а). Однако этот шаг к более гуманной юриспруденции далеко отстоит от учения в Мф 5.38-42.

Guelich 1982, 220.

Guelich 1982, 222, следуя за Daube 1956, 260-263.

В параллельном месте у Луки (6:29) просто сказано: «Ударившему тебя по щеке подставь и другую». Евангелист не оговаривает, что речь идет именно о правой щеке. Конечно, этот факт сам по себе не опровергает гипотезу Даубе относительно матфеевского высказывания, но он показывает: по мнению Луки, это речение относится к отказу от возмездия в ответ на насилие.

Guelich 1982, 223. 21

Более убедительное описание логики, лежащей в основе Мф 5:38-42, см. в Strecker 1988, 83. По мнению Штрекера, примеры «расположены в антикульминационном порядке. Перечень идет от больших зол к меньшим».

Об этом хорошо написано в Walter Wink «Neither Passivity Nor Violence: Jesus' Third Way (Matt. 5:38-42 par.)» in Swanky 1992, 102-125. Менее убедительна, однако, попытка Уинка изобразить эти действия как жесты протеста и демонстративного неповиновения властям-угнетателям.

Этим пониманием я обязан неопубликованному докладу («Seeking the Redemption of Our Enemies) моей студентки Энджи Райт, на которую в свою очередь повлиял Уинк (см. выше примечание 22).

С помощью термина «фокусные примеры» (focal instances) Tannehill 1975 описывает функционирование языка Иисуса в этом отрывке.

William Klassen «'Love Your Enemies': Some Reflections on the Current Status of Research» in Swartley 1992, 1-31. Цитата взята со с. 12.

Horsley 1987, 255.

Этот аргумент был первоначально изложен в «Ethics and Exegesis: 'Love Your Enemies' and the Doctrine of Nonviolence* in Journal of the American Academy of Religion, 54 (1986), 3-31. Теперь перепечатано в Swartley 1992, 72-101. Переработанное, но в целом аналогичное, изложение своей позиции Хорсли дает в Horsley 1987, 255-273.

Heinz-Wolfgang Kuhn «Das Liebesgebot Jesu als Tora und als Evangelium: Zur Feindesliebe und zur christlichen und judischen Auslegung der Bergpredigt» in Frankemugh and Kertlege (eds.), 1989. См. английский перевод в Klassen, «Love Your Enemies* in Swartley 1992, 11.

«На наше понимание этих высказываний оказали колоссальное влияние композиция и контекст Матфея... Кажущийся контраст между lex talionis и «не сопротивляйся», «подставь другую щеку», а также контраст между любовью к ближнему... и любовью к врагам - дело рук Матфея, не опирается на раннюю традицию и Иисусу не принадлежит. Понимать «врагов» как аутсайдеров нас обязывает только контекст Матфея; из самих высказываний этого не видно» (Horsley 1987, 262).