Альбер Франк–Дюкен - Что тебя ожидает после смерти

Acta sunt suppositorum (Действия суть действия субъектов; действия зависят от оснований): пока тело не получит своей платы, нельзя сказать, что по отношению к индивиду, к человеку, порядок оказывается достаточно восстановленным или оправданным. То, что Петр или Павел, умерший, впредь продолжает свой путь к Богу или… к Другому, и при том в качестве отделенной души, естественного элемента — в то время как фактически человек Петр или Павел не существует больше до Парусии — это создает только один из бесчисленных факторов постепенной кристаллизации космоса, постепенной подготовки истинного Суда. Этот Суд пускает или вновь пускает в ход все творения и все их связи, распутывает столь сложное, очевидно хаотичное "данное" ответственностей: nil inultum remanebit [54] «Ничто не избегнет наказания» (Dies Irae). . Действительная справедливость, и следовательно суд, во всей силе и полной истине этого термина, есть только тогда, когда всё , одновременно, в одно и синтетическое мгновение ока является известным, оценённым, объектом общего чувства, который «составляет единое целое». Истинный Судья, «судя» Петра, судит Павла ipso facto (в силу самого факта); "судя" одно единственное создание, Он судит всё творение в целом, так как, не так ли, солидарность, как и обратимость, универсальна. И Небо собственно говоря, совсем как и Ад, имеет смысл — и это — то, что предполагает выражение "новые небеса" — лишь начиная с момента Суда, следовательно Парусии; Петр или Павел, умерший в 1950, возродится для Неба или для Ада, будет присутствовать отныне — как человек , как "человеческий состав" — лишь в день Суда. Тем временем, один из его фундаментальных элементов: его душа, в силу самого факта, что она не соединена больше с нерациональным, со случайным материи, со становлением, оказывается как бы автоматически заблокированным, застывшим в его фундаментальной ориентации: «Куда дерево падает, там оно и остается лежать», говорит Екклезиаст — и Иустин, в своем Диалоге с Трифоном , приписывает Христу-Судии этот аграф : «Каким Я тебе найду, таким Я тебя сохраню».

Если нет "новых небес" до Суда — так как тогда только, именно по универсальному «восстановлению», что для нас есть krisis (суд), для всей антропосферы есть palingénèse (новое рождение, пакибытие) или обновление, и «новые небеса» идут рука об руку с «новой землей» — лучше можно понять то, что мы назвали промежуточным состоянием, Schéôl'ом: для одних, "рай" или "чистилище", если подчеркивается, как и следует, этимологический смысл термина — мы не говорим expiatoire (место покаяния), но purgatoire (чистилище), то есть purificatoire ( место очищения ); и, для других, — "нижние или адские места", предвкушение приговора , как говорит Тертуллиан. Что райская стадия включает бесчисленные "этапные пункты" или monaï (обители), Спаситель говорит нам в IV–м Евангелии. Из этого следует, что на высших ступенях, движение apo doxês eï doxan (от славы к славе), все более и более близкое, интимное участие в Славе, в Plérôme сияния (2 Кор 3:18), заканчивается обожающим видением на "небе" бесплотной души, "субстанциональной формы" без "субстанции". Можно наслаждаться Богом, некоторым образом, "до" Суда. Но эти индивидуальные успехи — которые не касаются человеческого состава, человека собственно говоря, который должен еще "воскреснуть", и который обретается лишь при соединении души и тела — остаются несоизмеримы с великолепным расцветом, который осуществит мечту древнего Филона: космос, сын Yahweh [55] Следует рассматривать мир как Сына, непрестанно порождаемого… ; иначе говоря, мир — сияющая тень Глагола. И, главным образом, «Бог всяческая во всём», сущность, единство, общность всех его творений; kôïnônia (общение), жизненное общение, симбиоз Святого Духа, уже не предмет веры, тайны, но цветок, открывающий свой венчик Солнцу правды в полном дне последнего, полного Откровения: Вознесение, Увенчание, Восседание «одесную Отца», божественного Величества, законченного, полного Сына, полного Христа. И, так как у доктрины Мистического Тела нет ничего метафорического, то ты, это иными словами — я; и, ввиду того, что в тебе я обнаруживаю того же Бога, который является моей собственной реальностью, ввиду того, что в тебе я обнаруживаю жизнь, а не «вторую смерть», как я мог бы считать мое блаженство окончательным, пока я не обладаю им в тебе? Мы получим, все, столько нас есть, последнее и окончательное «Обещанное», "небо", лишь тогда, когда все наши братья туда дойдут вместе с нами. Уже, прежние святые «не получили Обещанного, потому что Бог предусмотрел о нас нечто лучшее, чтобы они не без нас достигли совершенства, завершённости» (Евр 11: 40). Даже для «отделенных душ» достигших самых высоких вершин промежуточного состояния, этого райского блаженства, даже этого исключительно "духовного" "неба", которые они могут узнать в их состоянии онтологического калечения СМЕРТИ, пока у них отсутствует тело , условие (существования) окончательно небесное остаётся «вещью, которую совсем не видел глаз, которую ухо совсем не слышало, которая совсем не приходила (из ее собственных глубин) на сердце человеку», — но где человек между смертью и Судом? — вещью, "которую Бог приготовил любящим Его» (1 Кор 2:9): это — "новая земля".

Сам Святой Иоанн, патриарх мистиков, признает своё бессилие предчувствовать то, чем станут, в «грядущем мире», «дети Божии» (1 Ин 3:2). Как тогда мы хотели бы сформулировать с пользой, в том, что касается небесной судьбы Блаженных, массивные и решительные (смелые) утверждения? Слава их нового состояния, где проявляется трансцендентность, бесконечно превосходит все ресурсы нашего воображения, даже у святых in via (в пути), — объектах божественной щедрости здесь в этом мире. Но какой Христианин, действительно алчущий Бога, не ощутил, в самой глубине своего существа, как бы наполнение полноты, где бытие и радость дают друг другу мирный поцелуй, чтобы вместе расцветать, как бы слитыми, в лоне реальности, которая им несоизмерима, лик любви, но без формы, сияние, но без различимой ясности..? Это возникает отовсюду и поднимается неощутимо, как волна в случае наводнения. Это исходит из погружённых во мрак оснований и охватывает понемногу весь дом. Это разбивает сердце ликующим сокрушением, онтологическим более чем моральным: «Я человек с грязным языком, рожденный от народа с нечистым словом!» (Исаия 6:4). Это — тогда погружение в океан нежности и чистоты, но без берегов, и который носит, вместо того, чтобы топить (как это представляют пантеистические мистики). Такие опыты оживляют наши возможности воображения; можно представить то, что они открывают Святым, уже здесь в этом мире! Между тем, эти предчувствия есть ничто, просто ничто, по сравнению с реальностью, которая нас ожидает (1 Ин 3:2; 1 Кор 2:9).