Лин Бао - Беседа Ши со своим сыном, или Тайны Дао Императора

Конфуций говорил:

-Ю,я объясню тебе, что такое знание. Признавать известное известным, а неизвестное неизвестным - это знание.

Учение о коанах

1 Поднялся ветер - и загуляли вихри, путая еле- | ды в песчаных барханах, да и сами барханы, пере­валивая их с места на место. И плотный, свернутый , в несколько раз холщовый пояс не мог защитить i дыхание от мелкой пыли, выедающей глаза и лег- :кие, доводящей до удушливого кашля, не прино­сящего облегчения. Потекли бы слезы, да влагу высушила пустыня, и даже дыхание пришлось за­медлить, чтобы не терять бесценные капли жизни. .

Нет ничего тяжелее, чем песчаная буря в пус­тыне, когда ничего не видно, когда каждый вдох нужно держать под контролем, иначе придется медленно умирать от удушья среди бескрайнего и бездонного океана пыли, не дающей свету звезд проникнуть на землю и помочь одинокому путни­ку выйти из этой западни.

На земле, как на дне океана, куда не проника­ет даже днем солнечный свет, лежал монах Сю- аньцзан, пребывая в походе за сутрами. Где же ты, Будда?! Яви мне свое величие! Дай знак! Вот он, коан жизни и смерти!

Разбойники забрали дары для индийских учи­телей, уцелевшие в схватке ученики оставили дерзкого двадцативосьмилетнего монаха и верну­лись домой, а те, кто рискнул вступить в царство вечного поющего песка, давно погибли от жары, жажды и палящего солнца. И только он один про­должал путь, не ведая ничего о своем завтрашнем дне. Ведь это мы, с высот своего времени, знаем, что он дойдет до священной Уддияны, выучит сан­скрит, найдет Учителя и перескажет Сутры, при­неся их в Поднебесную через семнадцать лет, уже будучи в возрасте сорока трех лет.

Что он видел в свои двадцать восемь лет мона­шества? Лишенный любви и ласки, живущий одной мечтой о Сутрах? Он видел себя, идущего по ве­ликой пустыне. Он готовился ко встрече с ней все эти долгие годы монашества и учения. Так не го­товился ни один любовник ко встрече со своим предметом воздыхания. Так невесты не готовятся к свадьбе. Так даже солдат не готовится к бою.

Все свои сознательные годы жизни он изо дня в день изучал древние книги, тренировал свое тело, изматывал его жаждой и голодом, тяжелым физи­ческим трудом, проникая в тайны «Йогачара-бху- ми-шастры». Но это - это было даже выше его сил, к этому невозможно привыкнуть или натрениро­вать свое тело. Без воздуха человек не может жить...

Уже стоптаны все уцелевшие после нападения разбойников сандалии, одежды состоят более

из дыр, чем из ткани. Что может спасти путника (синчжэ) в пустыне во время пыльной бури? Пожа­луй, ничто. Только самообладание и концентрация на своей великой миссии. Знал ли он исход своего путешествия, мог ли он видеть свою судьбу? Нет, не мог. Ибо как только мы узнаем о своей положи­тельной судьбе, духи царства инь переписывают книги судьбы.

Он лежал на песке, почти не двигаясь, эконо­мя силы и не давая себе уснуть и забыться, чтобы не оказаться засыпанным и погребенным в этом кошмаре. А где-то там было небо. Оно просто было.

Какое небо...

Какое одинаковое небо...

Какие разные жизни.

Люди разные, небо - одно. И один и тот же песок вокруг. Монах лег навзничь, пытаясь увидеть хоть что-нибудь над собой.

И все судьбы его промелькнули у него перед гла­зами, как в калейдоскопе. Все воплощения всех лет.

Ну, вот и все...

Он закрывал глаза и видел синее небо Уддияны, не виденной им дотоле, так же ясно, как небо над своим монастырем...

Он закрывал глаза и в который уже раз пере­листывал свою такую короткую жизнь, как будто раскручивал свитки с живописью: «Что я сделал не так? В чем была моя ошибка? Или я не смог рас­считать время, благоприятное для похода!»?

Он вновь закрывал глаза и молился о своих братьях-монахах, не вернувшихся назад и не до­шедших до этого кошмара, где обитали лишь злые демоны и горячие ветра. Ни птицы, ни зверя не видели путешественники в песках, ориентиру­ясь лишь по выбеленным зноем костям. «Пусть их души найдут путь, истинный... Вправе ли я был обрекать их на все это?»

Он закрывал глаза и молил всех духов небесных, земных и прочих о милосердии, о снисхождении и о том, что он готов смириться с любой своей судьбой и с любым их решением с готовностью и с благодарностью. Ибо любой исход его устра­ивал: после земного пути в двадцать восемь лет, где каждый день был посвящен науке и молит­вам, и умереть не стыдно. Но и к жизни его тяга не уменьшилась. И каждый данный ему духами день он проведет в радости и благодарении.

Он был один на один со стихией и молился.

И случилось чудо.

Пустыня отступила перед его молитвой.

Случилось чудо.

И в первый раз за сто, а может, и за двести лет прошел дождь. Совсем маленький, и совсем не­долго. Но пыль осела, и показалось солнце. Такое долгожданное.

Разве может быть долгожданным солнце в пус­тыне?

Да, может, наверное, даже куда более сильно, чем дождь, потому как привычнее... И впервые на своем веку мелкие звери пустыни, пустынные змеи увидели зеленую растительность, невесть от­куда взявшуюся в этом безжизненном и выжжен­ном солнцем месте.

Сюаньцзан встал, все еще не веря свершившему­ся чуду, впитывая, как и все пустынные существа, от простейших растений до ушлых сурков и змей, влагу каждой своей клеточкой, каждой своей по­рой. Жадно смакуя каждую мельчайшую каплю, взвешенную в воздухе. Нет, значит, не сейчас, зна­чит, еще есть немного времени и немного привалов и дорог в этой жизни!

Вперед!

Он поднял глаза и узидел журавлей. Запроки­нув голову, он ясно видел их мощные крылья, рас­пластанные в небе над ним. Он даже видел, как один из них посмотрел на него и позвал его.

Это могло быть только Его знаком.

Я иду... - прошептал монах. - Только еще один глоток этого воздуха, чтобы были силы идти дальше.

Но стоит ли тратить свою молодую жизнь, что­бы узнать путь к достижению состояния Будды в соответствии с учением Йогачары? Может быть, это гордыня? Разве может перевод одной книги примирить все школы, остановить все споры?

Молодость. Наивность.

Нет, он не задавал себе этого вопроса. Его

вещий сон вел его вперед, на поиски древней кни­ги и священной страны Уддияны.

Самарканд, словно сказка среди песков, слов­но мираж, возник перед ним. Множество велико­лепных белоснежных храмов с золотыми крыша­ми на фоне пронзительно синего неба, монахов разных школ, множество торгового люду со всего мира. Шелк, фетр, черная и белая яшма, бесконеч­ные навесы, под которыми располагались лавки с разноцветными камнями, золотом, серебром, белой шерстью, шелковыми полотнищами, вы­шитыми нежными лотосами.