Кэролайн Джессоп - Побег

На следующий день я вместе с адвокатом ездила готовить бумаги для постоянного ордера на защиту. Еще мне позвонил мой отец: он уговаривал меня не связываться с судами. Он сказал, что наверняка с Меррилом можно договориться, не поднимая такого большого шума. - "У них с Уорреном уже был шанс со мной договориться, и они этот шанс упустили", — ответила я. - "Если бы Меррил хотел договориться со мной, он бы это сделал уже три года тому назад". - "Но, Кэролин, он ведь не понимал тогда, что у тебя все настолько серьёзно", — продолжал папа. - "Он не хочет, чтобы его дети жили вне общины, и он хочет, чтобы ты вернулась. Он готов выделить тебе отдельный дом, чтобы ты там жила".

"Папа. Меррил не сдержал ни одного обещания, данного мне. С чего бы ему сейчас меняться?"

Отец начал уверять меня, что мне не нужен юрист. Они с Меррилом найдут мне другого, получше, если я все же хочу идти в суд. У меня глаза вылезли на лоб.

"Пап, ты что же думаешь, я настолько тупая? Я буду работать со своим адвокатом", — не сдержалась я. - "Я не собираюсь больше жить с Меррилом и его оскорблениями. У меня есть все права на моих детей, и я буду бороться за опеку". Я никогда раньше не выступала против отца. Почему-то мне это понравилось.

Отец по-прежнему был искренно верующим человеком, и в его глазах я не имела никакого права уезжать куда-то, забрав с собой детей. Он помогал Меррилу из принципа: в его картине мира Меррил владел мною так же, как владеют люди своей машиной. Папа был согласен, что Меррил поступает плохо, когда унижает меня, и всегда верил мне, когда я рассказывала ему, что творилось в нашем доме. Но теперь папе казалось, что сейчас, когда Меррил понял, насколько все дело серьёзно, он станет ко мне подобрее.

По мнению отца, на карту было поставлено мое спасение. Если я нарушу заветы, заключенные между мною и Богом, я потеряю всякую возможность войти в вечную жизнь. Он мыслил глобально, и, со своих позиций, был уверен, что поступает правильно, упрашивая меня вернуться. Когда Меррил понял, что продавить меня посредством моего отца не вышло, он переключился на моего сына Артура. Он намекал Артуру, что неплохо бы упросить меня поговорить с ним, Меррилом. Меня не было в общине всего неделю, но Линда уже сообщила мне, что Меррил начал говорить обо мне гадости прямо в церкви во время службы.

Меррил сказал, что я - худший из предателей, и что, обратившись за помощью к властям, я предала дело Господне. Он говорил, что я хочу погубить своих детей, и даже заявил, что я опозорила память своей бабушки, которая осталась среди верных во время облавы на Коротком Ручье в 1953 году. Тогда было сказано, что если хоть одна женщина предаст Божье дело, то все женщины лишатся своих детей, а мужчины попадут в тюрьму. Меррил объявил, что я и есть та самая женщина, которая в последние времена разрушит дело Господне и предаст Пророка.

Я рассказала Артуру, что я в курсе, что его отец говорил обо мне за моей спиной, так что теперь я точно не стану с ним разговаривать. Артур передал отцу, что я знаю, что он сказал обо мне в храме. Меррил был в бешенстве, что кто-то его выдал.

Две недели спустя, 17 мая 2003 года, исполнялось семнадцать лет со дня моего замужества. Чтобы как-то отметить эту дату, я наняла няню и пошла в салон красоты - сделать стрижку и укладку. До этого меня никогда не стригли в парикмахерской. Со мной поехала Аннетт, и мы вместе просмотрели все книжки и журналы в салоне, чтобы выбрать мне прическу. Было странно и непривычно смотреть на все эти запретные для нас прически и знать, что любая из них может оказаться у меня на голове.

Я всегда зачесывала волосы так, как было принято в ФСПД: надо лбом была объемная волна, а сзади волосы были туго закреплены. Иногда мы обвивали длинные пряди вокруг головы. Распускать волосы женщине было недопустимо. Иногда я зачесывала волосы назад, в некое подобие конского хвоста, и сверху надевала фиксирующую волосы сетку. Теперь я была растеряна: приходилось выбирать из огромного количества вариантов, а я понятия не имела, что мне идет, а что нет. Потребность быть красивой оказалась чем-то из другого мира. В конце концов мне помогла Аннетт, найдя прическу, которую было проще всего поддерживать и укладывать. Мне сделали профессиональную завивку, — что я уже однажды делала во время моей жизни в ФСПД из чистого протеста - и мастер научила меня, как расчесывать волосы, чтобы было "как на картинке". Опять- таки, было очень непривычно ходить с свободно ниспадающими волосами, без объемной волны над лицом, которую мы, помнится, "ставили" намертво спреем для волос.

По возвращении домой, когда я была занята приготовлением ужина для детей, нам вдруг принесли огромный букет из гвоздик и других цветов — от Меррила. К букету прилагалась открыточка, гласившая: "Желаю тебе много радости в этот приятный день". - "Приятный" было любимым словечком Барбары, и мне стало ясно, что на самом деле цветы от нее. Мои дети были в таком восторге от цветов, что у меня рука не поднялась выкинуть их сразу же. Я просто оставила букет на столе и продолжила готовить. Харрисон родился в нашу годовщину, так что в тот вечер мы праздновали его четвертый день рождения. Я купила для него торт и свечи, что было в новинку для всех нас; в ФСПД дни рождения праздновали редко. На следующий день ранним утром, пока все еще спали, я оттащила всю вазу с цветами к мусорному контейнеру и вышвырнула их. Послышался треск бьющегося стекла. Это было освобождение. Годы угнетения остались позади. Моя жизнь принадлежала только мне, и уже никто не в силах был отнять у меня эту свободу.

Был еще один страх, который мне предстояло побороть: страх вождения. После аварии на Черном Хребте я старалась, насколько это возможно, никогда не водить машину. Накладывалось еще и то, что я не привыкла ездить по большому городу. Но мне нужно было как-то покупать продукты и возить ЛуЭнн и Бетти на занятия. ЛуЭнн пошла в школу, а вот Бетти и Артур были еще не готовы к учебе (еще трое моих детей школьного возраста учились в общественных школах и Дэн как-то сумел устроить, чтобы их отвозили на учебу и забирали после уроков).

Если я не могу водить машину, это ограничивает мою свободу. И все же, мне страшно было просто сесть за руль - сердце начинало бешено колотиться, во рту пересыхало. Но я не могла допустить, чтобы девочки увидели, как мне страшно, так что я делала глубокий вдох и включала зажигание. Мне понадобился год, чтобы я смогла спокойно ездить на машине. Но крупнейшей моей проблемой совершенно предсказуемо оказалась финансовая. На то, что Меррил будет помогать мне деньгами, рассчитывать не приходилось. Ведь он отказался даже оплачивать лечение Харрисона до моего отъезда, полагая, что его болезнь дана мне в наказание за грехи.