История Византийской империи. Том 4

Поздно вечером собрались около Мануила Андроник Контостефан и другие вожди, уцелевшие в этот страшный день. Поспешно укрепившись рвом, они ожидали наступления дня и нового нападения турок.

«Все сидели печально, понурив головы, воображая себе предстоящее бедствие. Варвары подступали к самому рву и приглашали своих соплеменников, бывших на службе у греков, сию же ночь оставить лагерь, похваляясь на заре погубить всех, кто там находится».

Мануил сообщил одному из своих приближенных намерение бежать ночью из лагеря, предоставив остальным свободу действовать, как кому вздумается. Скоро это стало известно по всему лагерю и возбудило общее неудовольствие. Андроник Контостефан представил императору вероятные последствия такого малодушного решения и убедил выжидать событий на месте.

Действительно, положение греков не было так безнадежно, как оно представлялось смущенной душе царя Мануила. Так, можно еще было надеяться на помощь от передового отряда, почти не участвовавшего в деле. Ночью собрали остатки армии и составили отряд, который наутро выслан был против турок, пускавших стрелы в лагерь. Оказалось возможным начать переговоры с Кылыч-Арсланом, который не предъявил неудобоисполнимых требований. И для него, конечно, победа не обошлась без потерь. Притом не входившие в состав его войска туркменские отряды с жадностью набросились на богатую добычу, захваченную у греков, и менее всего думали о продолжении войны. На другой день после дела при клисуре Кылыч-Арслан послал к Мануилу своего уполномоченного, именем Гавра, вести переговоры о мире, причем предложил в дар царю арабского коня и меч. Мануил здесь же в лагере подписал договор, которым обязывался, между прочим, срыть недавно возведенные укрепления Дорилей и Сувлей. Позволительно дополнить недосказанное у летописца: несчастное дело при Мириокефале положило конец притязаниям Зу-н-нуна, ибо оно надолго обеспечивало безраздельное господство иконийского султана в М. Азии. Через два дня греки начали отступление.

«Зрелище, представшее глазам, было достойно слез, или, лучше сказать, зло было так велико, что его невозможно оплакать: рвы, доверху наполненные трупами, в оврагах целые холмы убитых, в кустах горы мертвецов; все трупы были скальпированы, у многих вырезаны детородные части. Говорили, что это сделано с тем, чтобы нельзя было отличить христианина от турка, чтобы все трупы казались греческими: ибо многие пали и со стороны турок. Никто не проходил без слез и стонов, рыдали все, причитая погибших — друзей и сродников».

Проходя мимо Сувлея, греки разрушили город; что же касается Дорилея, то император не решился исполнить эту статью договора, вследствие чего враждебные действия между турками и греками продолжались и в следующие затем годы.

Поражение византийских войск при Мириокефале по своим последствиям выходит из ряда обыкновенных неудач империи. В глазах Западной Европы война Мануила с иконийским султаном была делом общехристианским и общеевропейским. Этим поражением не только обнаруживалась слабость Византийского государства в устройстве его собственных дел на Востоке, но и подрывалось доверие к восточному императору в глазах западноевропейских союзников и друзей Мануила. Предпринимая войну с иконийским султаном, царь Мануил был столько же выразителем стремлений национальной греческой партии, сколько благородным рыцарем и господином данного слова перед папой, французским и английским королями. Он дал слово очистить христианам путь ко Гробу Господню и тем исполнить священный долг римского императора, оказывавшийся не по силам для представителей империи на Западе. Неудача на Востоке влекла за собою весьма чувствительные для честолюбивых притязаний Мануила потери на Западе: она возвышала авторитет германского императора, ослабляла греческую партию в Италии и снова соединяла против Византии папу и Фридриха.

Дух царя Мануила был глубоко потрясен несчастными событиями войны с иконийским султаном, так что до конца жизни он не мог освободиться от постигшего его тяжкого удара. В 1177 г. он извещал французского короля о деле при Мириокефале, не скрывая горькой правды и не умалчивая о подробностях, далеко не лестных для славы византийского имени на Западе. И трудно было скрывать истину, потому что в походе принимали участие западные рыцари — о чем неоднократно замечается в том же письме, — рыцари, которые по возвращении на родину могли рассказать все подробности дела. Письмо оканчивается следующими словами:

«Хотя мы слишком огорчены потерей погибших наших родственников, однако сочли за нужное обо всем известить тебя как любезного друга нашего, тесно соединенного с царством нашим родством наших детей».

Лучшее свидетельство о душевном состоянии Мануила, расстроенном неудачной войной с иконийским султаном, представляет Вильгельм Тирский, которому случилось провести несколько времени в Константинополе в 1179 г.

«С того дня, — говорит он, — такими неизгладимыми чертами запечатлелись в памяти императора обстоятельства этого несчастного случая, что он никогда уже, несмотря на старания приближенных, не обнаруживал той ясности духа и веселости, какою особенно отличался, и до самой смерти не мог восстановить свои телесные силы, которыми был наделен в избытке. Постоянное живое представление события так мучило его, что не оставляло места ни душевному покою, ни обычной умственной ясности».

Поражение при Мириокефале, которое сам Мануил сравнивал с несчастным делом при Манцикерте, нанесло непоправимый ущерб военной чести империи и надолго подорвало военные силы государства. Мануил не предпринимал более решительных военных мер против турок, которые продолжали с прежней настойчивостью наступать на пограничные города и обращать в пастбища культурные малоазийские области.

Особенного внимания также требовали христианские княжества в Сирии и Палестине. Нужно припомнить, что Мануил принес на престол самые тяжелые впечатления, вынесенные из похода в Сирию в последний год жизни отца его, когда антиохийский князь Раймонд, в нарушение верности и присяги, нанес глубокое оскорбление царю. Отомстить нанесенную обиду и возобновить политическое влияние на христианские княжества составляло излюбленную идею Мануила, воспринятую от отца и деда. В 1144 г. для этого снаряжена была большая экспедиция, причем сухопутное войско под начальством Иоанна и Андроника Контостефанов и Просуха было поддержано флотом под командой Димитрия Враны. Сухопутный отряд восстановил власть империи в Киликии и дошел до самой Антиохии, где после нескольких — нерешительных, впрочем, — сражений Раймонд должен был признать себя побежденным и просить императора о прощении. Но положение дел в Киликии и Северной Сирии в первые годы Мануила получило никем неожиданный поворот, который, впрочем, зависел не от греков и не от латинян, но от новой политической силы, тогда народившейся. Это был целый ряд армянских княжеств, организовавшихся в Малой Армении, т. е. в феме Киликии, начиная от гор Тавра и на северо-восток почти до Кесарии и Северной Сирии. Основателем независимой Армении был Торос, или Феодор, сын Льва, который в царствование Иоанна Комнина находился в плену в Константинополе. Освободившись из плена, он нашел поддержку у латинских баронов, вассалов Эдессы или Антиохии, и при помощи патриарха сирийских якобитов Афанасия, имевшего кафедру в Аназарбе, составил себе военную дружину, с которой начал борьбу с греками и турками. Возвышению его помогли и брак его с дочерью владетеля Рабана, по имени Симона, и счастливые нападения на турецких хищников, грабивших страну. Первые завоевания были им сделаны, однако, в Киликии, в области византийской. В 1152 г. он завладел городом Мопсуестией и взял в плен дуку Фому, генерал-губернатора области. Падение графства Эдессы и последовавшие затем события, выдвинувшие Нур ад-дина на первый план в Сирии и Месопотамии, были благоприятствующими условиями для возвышения власти Тороса. Раймонд Антиохийский в 1149 г. пал в битве с Нур ад-дином, и его княжеством завладел тесть его Иосцеллин, граф Эдессы, во владениях которого находились области, простиравшиеся на север до Самосата на Евфрате и на восток до старой персидской границы Дара и Нисиби. Но иконийский султан и эмир Мосула завоевали значительную часть городов Иосцеллина и поставили регентшу Антиохии, вдову Раймонда Констанцу, в необходимость просить защиты и покровительства у царя Мануила. Таким образом, с 1150 г. начинается ряд деятельных попыток со стороны Византии вмешаться в дела Антиохийского княжества и вообще воспользоваться отчаянным положением христиан в интересах империи. Но в верховьях Евфрата видам империи препятствовал Нур ад-дин, а в Киликии возникло самостоятельное государство под властью Тороса, который почти уничтожил господство империи в этой важной области, связывающей имперские владения с Сирией. Оценивая все значение Киликии в политическом и военном отношении, Мануил решает поручить управление ею своему племяннику Андронику, дав ему большие военные и гражданские полномочия и назначив дукой Киликии.