Андрей Капустин - Из Иерусалима. Статьи, очерки, корреспонденции. 1866–1891

Пусть не говорят мне, что Кирилла не следовало осудить, так как он не высказал прямо своего мнения и не имел общения с раскольниками. Если Кирилл – православный, то, поеликуон соблазнил полноту (?) православных, может изложить исповедание своей веры. Апостол Павел предпочитал быть анафемой за братии своих. А слова Кирилла: «горсть греков считает меня раскольником, а 70 миллионов русских поклоняются мне как исповеднику», – никакого сходства не имеют с апостольскими. Пусть будет спрошен и теперь Кирилл: признает ли он определение о расколе? Пусть объявит теперь, что приемлет его и ЦерковьИерусалимская вся готова не только простить его, но и испросить у него торжественно и всенародно прощение. Но я уверен, что он, в положении, в котором теперь находится, если бы и простила его ЦерковьИерусалимская сама от себя, будучи спрошен, ответит, что никогда не признает определения о расколе. К чему после этого послужит прощение? К осмеянию и к поруганию Всеобщей Церкви? И осмелится когда-нибудь Церковь Иерусалимская простить его по требованию двух-трех интриганов каким-нибудь предательским действием? Если случится это, то пусть будет уверена публика (эллинская?), что оно случилось по соглашению и содействию Великой Церкви, так как здешние интриганы оттуда получают себе внушения. В таком случае публика не принудит разве Церковь Константинопольскую 421объявить раскольниками всех святогробцев, которых можно перечесть по пальцам, и взять от них вверенный им залог? Ужели безропотно перенесет она, чтобы сборище недостойных клириков презирало свою веру и ради материальных выгод потеряло совесть верных? Поступая подобным образом, эти слуги Церкви (λειτουργοί) 422ужели имеют спокойную совесть, что они следуют по стопам апостолов, мучеников, иерархов, исповедников и прочего честного лика отцов, претерпевших все, в утверждение верных и в державу Церкви Христовой?

Из краткого сего изложения ясно видно, что много хлопотали и Кирилл, и окружающие его, и панславистическая политика, чтобы достать незаконное прощение, и что, с другой стороны, ЦерковьИерусалимская, по снисхождению своему, употребила и истощила все законные средства, чтобы возвратить его в недра Церкви, но, к несчастию, не успела. поеликуже, благодатью Господней, до сего времени превозмогала сторона здравомыслящих, интриги же разрывались как паутина, и замышляемое не удавалось, то я в полной надежде заключаю, что и вперед, а особенно, когда исторгнуты будут плевелы, одержит верх здравомыслие, и ЦерковьИерусалимская, заслужившая от публики похвалу 423за свое обращение с нею, не запятнает своего имени и своего прошедшего».

А.

15 января

Печатается по публикации: Церковный вестник. 1877. № 3. С.2–4.

(30-е апреля 1877 г.)

Светлый праздник пасхальный Святой Град встретил и провел в полной и нерушимой тишине. Радость духовная растворялась радующими политическими известиями. От всех телеграмм веяло миром, который неоднократно уже и приветствован был «градом мира» со всею верою. Оттого из немногих на сей год поклонников наших все еще сравнительно много осталось от первого (увы! – и последнего) после Святой Недели парохода нашего в Иерусалиме. По обычаю рассчитывали пробыть там кто до Вознесения, а кто и до Троицы, чтобы помолиться на Сионе в день Пятидесятницы, а может быть прослушать обедню и под самым Дубом Мамврийским.

Вдруг на Фоминой неделе разнесся по городу зловещий слух, что дела пошли не ладно и что мир не состоится. Как ни скрывало наше начальство на Постройках, стало всем известно, что там готовятся к отъезду из Иерусалима. В Неделю Мироносиц было уже общее уныние в городе, а назавтра стало известно, что посольство наше выехало из Константинополя. Во вторник паша Иерусалимский получил официальное известие о происшедшем разрыве сношений между Россией и Турцией. В то же время от консула нашего вышел приказ всем до одного поклонникам готовиться к отъезду с австрийским пароходом 17-го числа и, следовательно, оставить Иерусалим в пятницу 15-го числа. Слух был распущен, что все здания наши на Постройках останутся совершенно пустыми, запертые на замок, и ключи от них передадутся германскому консулу.

В поклонническом мире нашем естественно такой оборот дела произвел всеобщий переполох. Оказалось столько в Святом Граде поклонниц, которым нет, как говорится, хода ни взад ни вперед! У многих были заключены условия с Патриархией или монастырскими властями на пожизненное пребывание в избранной келье с давно уплаченными деньгами. Немало нашлось портарок 424, кухарок и безместных приживалок, лишенных всяких средств не только к выезду в Россию, но и к существованию со дня на день на одном и том же месте. Но и те, которые прибыли на поклонение в Иерусалим в этом году, почти все имели так называемые обратные билеты, с прекращением русского пароходства в Черном и Средиземном морях потерявшие свою силу.

Ввиду такой путаницы дел, консульство вынужденным нашлось объявить, что оно не препятствует оставаться тому, кто хочет, в Иерусалиме, только пусть всякий знает, что он делает это на свой риск и что никому из остающихся в городе не будет дозволено жить на Постройках, ни даже приходить туда. И насчет обратных билетов тоже оказалось место некоей сделке. Яффское пароходное агентство взялось уплачивать за них требуемую сумму. Но то, чего доставало бедным людям на проезд в Россию через Одессу, далеко было не достаточно на провоз туда же через Триест. Необходимость заставила начальство и тут сделать уступку. Консульство обещало посильные пособия неимущим в Яффе. Явился и нежданный благотворитель, один, проживающий в Иерусалиме, князь Русский 425. Он пожертвовал на доброе дело 50 наполеондоров, которые и роздал поклонницам по жребию. На каждый золотой приходилось по два билета – пустой и выигрывающий. Судьба решала, кому из подходящих за пособием доставались деньги, а кому – ничего. Цель у благотворителя была та, чтобы не дать места пройдошничеству и не стать жертвой обмана.

14-го числа апреля утром отправился из Иерусалима поклоннический караван наш с горем и страхом в Яффу. Постройки, и без того немноголюдные, опустели. На следующий день в пятницу, часов в 7 утра, выехал и консул с своим первым драгоманом, а через несколько часов после него туда же отправилась и Миссия в большинстве своих улемов 426. Вопреки распространенной прежде молве, ни одно из зданий приютских не оказалось совершенно пустым и запертым на замок. В консульской квартире оставалась открытою канцелярия. В Мужском доме 427по-прежнему жил секретарь консульства, которому разрешено было посольством пребывать в Иерусалиме в качестве смотрителя заведений 428. В Женском доме 429продолжал квартировать аптекарь госпиталя нашего, приготовлявшийся тоже к отъезду 430.