Сергей Фомин - Пастырь Добрый

   Удивительно разумен был его совет. Иисусова молитва, как батюшка учил, предохраняла от всякого зла и здесь она должна была предохранить меня от прелести, которой о. Алексей так боялся для меня.

   Последнее время батюшка каждый раз говорил мне:

   — Приходите чаще, как можно чаще… а то скоро… — и он, бывало, не докончив, как–то особенно посмотрит на тебя.

   Я думала, что дело идет о его аресте, но особенно этому не верила. И вот раз он говорит:

   — Вы все про себя не говорите. Говорите про себя. Что же про себя–то не рассказываете. Я вас совсем не знаю, не знаю совсем. Я хочу вас знать.

   Я поняла, что он желает, чтобы я о себе рассказала ему все, что со мной было и есть в духовной жизни, и поэтому просила его исповедывать меня. Он подумал и назначил день и час так, как будто хотел на свободе побольше поговорить со мною. Это был канун моих именин. О. Константин позволил, и я первый раз в жизни должна была причащаться в этот день. Прихожу к батюшке. Поговорили о том, что нужно было, и мы замолчали. Наконец, напоминаю ему об исповеди.

   — Что же, давайте, — как будто забыв, что сам же ее назначил, сказал он. — Завтра ваши именины?

   — Да.

   — Молитесь царице Александре. Нужно всегда молиться тому святому, чье имя носишь. Она поможет вам.

   Он надел епитрахиль, поручи, встал перед аналоем и начал читать молитвы перед исповедью. Так он раньше никогда не делал. Пока он читал, я не могла молиться. Что я буду говорить тебе и как, дорогой старец мой, — думала я. — И зачем нужно знать тебе то, что ты сам давно знаешь. Батюшка по временам наблюдал за мной. Вдруг с необыкновенной ясностью услыхала я слова: «Да не скрыеши что от мене». Я вздрогнула. Батюшка стоял спиной ко мне и молился.

   Что–то повернулось в душе моей. Я упала на колени рядом с ним и исповедь моя полилась потоком. Откуда мне все приходило на память? Все вспоминалось: все мысли, все чувства, все помыслы мои — все, что творилось в душе моей за эти годы жизни на пути Христовом.

   Батюшка помогал, напоминал, поправлял, что было сказано не так. Иногда он наводил на то чувство и мысль, на которую ты и внимания–то в то время не обратила.

   Впоследствии, вспоминая эту исповедь, я удивлялась, как он знал мою душу лучше меня самой. Знал все, что я думала, чувствовала.

   Я кончила. Все было сказано. Душа моя все рассказала великому старцу и спокойно стояла перед ним, ожидая его суда. Совесть моя была чиста. О. Алексей, старец мой родной, знал всю жизнь души моей. Вдруг я вспомнила про сон во время болезни. Последнее время я его почему–то часто вспоминала. Испугалась все же, что батюшка сочтет его пустяком и рассердится. Начала с того, что сказала, что о. Константин не принял его. Очень внимательно слушал он меня. Весь так наклонился надо мной и переспрашивал мельчайшие подробности.

   — Ну вот, теперь хорошо, — сказал он, когда я кончила.

   Я поняла, что он ждал этого. Ему это было так же нужно, как и исповедь жизни души моей.

   — Вот какая ты, Александра, — задумчиво проговорил он.

   — А много их было, которые давали обеты? — с любовью спросил он.

   — Много, батюшка! — с жаром ответила я.

   — Ну, молись, — как–то особенно сурово произнес он.

   И я почувствовала, что стою перед лицом Божиим и свидетель мой перед Ним — великий старец о. Алексей.

   Он всю меня накрыл епитрахилью и прочел разрешительную молитву вслух, но не всю, остальное докончил про себя. Имени моего не назвал.

   Потом он положил обе руки мне на голову и долго, долго так молился. И вдруг он особенным, звенящим голосом, произнес слова:

   — И властию, данной мне от Бога, я, недостойный иерей Его, прощаю и разрешаю все грехи твои… мать Александра, во имя Отца и Сына и Святого Духа… Аминь.

   При слове «аминь» о. Алексей благословил меня всю, лежащую перед ним на земле. Кончилась моя последняя исповедь у великого моего старца и он дал мне имя, как обещал.

   Я встала и снова упала ему в ноги, горячо благодаря его за все его великие милости ко мне, никуда негодной. Он поднял меня, прижал к себе крепко–крепко и сказал с радостью:

   — Ну, теперь очистилась совсем, совсем очистилась, — и поцеловал меня.

   В эту последнюю мою исповедь старец о. Алексей разрешил мне все, что я когда–либо сделала, подумала, почувствовала. Для этого потребовалось, чтобы я сама исповедывала ему все, хотя давно все это было известно ему. Он назвал меня, как обещал, но дал мне имя вперед.

   Он сказал мне то, чем, наверное, он хотел бы видеть меня в далеком будущем.

   И ровно через год после этой исповеди, когда батюшки уже не стало, о. Сергий вдруг спросил меня:

   — Ведь это твои именины?

   — Да, — ответила я.

   — Ведь ты мать Александра?

   Я вздрогнула. Через сына своего старец мой напомнил мне то, о чем я забыла и думать.

   После исповеди поговорили еще немного и батюшка отпустил меня. От него я шла исповедываться к о. Константину.

   — Скажи о. Константину так, — сказал он: — О. Алексей принял мой сон. И больше ничего ему не говори.

   Я так и сделала. О. Константин задумался, точно молился, потом прочел разрешительную молитву и долго держал обе руки над моей головой, очевидно, молясь. Потом благословил меня всю, как батюшка, и сказал как–то особенно:

   — Идите с миром, Господь с вами.

   После Причастия прихожу к батюшке.

   — Какая нарядная сегодня, — встречает он меня. — Вот теперь вся чистая. Вся очистилась, — добавил он с удовольствием, всматриваясь в меня.

   Я удивилась, так как в душе ничего особенного не было. В разговоре он опять назвал меня матерью. Я подумала, что это он, наверное, ошибся. И тогда–то мелькнула у меня мысль, он просто так назвал меня.

   Немного погодя батюшка дает мне просфору.

   — Сегодня ведь твои именины? — спросил он. — Поздравляю, сестра Александра. — Потом, долгим взглядом темных больших глаз, как бы осматривая вновь меня, добавил уверенно: — Нет… мать.

   Этим старец мой родимый хотел показать мне, что не просто так или по ошибке он назвал меня, что именно этот чин он дает мне.

   Я почувствовала все великое значение этого слова и всю ответственность, которая легла на меня.

   В ужасе упала я к ногам его:

   — Пощади, о. Алексей, — взмолилась я. Он поднял меня, поцеловал и сказал:

   — Во имя Отца и Сына и Святого Духа, иди.

   В последнее время я часто приставала к о. Константину, прося его сделать так, чтобы молитва моя всегда удавалась. Церковная меня еще не удовлетворяла, а домашняя все еще не ладилась.

   — С этим не ко мне обращаться нужно, — сказал он, — а к батюшке о. Алексею.