Олег Крышталь - К пению птиц

Попрошайничая у стола Доброго Хозяина, мое Я ненавидит это слово.

Вдруг я понял, что Он нас создал потому, что в скуке Вечности Ему нас не хватало.

Иначе, чего было трудиться?

Задача по дешифровке: КОМУ могло нас не хватать?

За ходом мысли следим по обнажившейся в раскопках смене Царств.

Это — творческие пробы. Получалось, видимо, не то, не то, не то.

Перестали развлекать и динозавры…

Кто как не Черт мог подсунуть мне давеча сон — противную пародию на Реку Времени, на метафору, столь меня впечатлившую, что иногда мне и впрямь кажется, что я в потоке — и плыву.

Мне приснилось, как я смотрю на рыболовов, ловящих рыбу в небольшой и мелкой речке. Я увидел, что движется в речке не вода, а дно.

И вдруг я подумал: а не Времени ли ЕМУ нехватало?

И действительно, что там эти жалкие в виду громадности Вселенной и очевидности Панспермии мы.

Мы не цель. Как и всё вокруг, мы лишь Следствие Решения Покончить со Скукой и Устроить Большой Взрыв, Чтобы Время Потекло.

Впрочем, не комично ли говорить о скуке, относя ее к безвременью?

— О безвременье мне нечего сказать, — признаюсь себе, в то время как из услужливой памяти возникает сфинкс, будто достаточно сидеть и молчать, чтобы время стояло.

Услужливая память подает мне слово Дух как поплавок для привычного плавания по поверхности вещей, и вот уже готова история, как Дух захотел увидеть, а потом захотел понять, что он видит, и как для отражения текучести времени подходящей оказалась вода.

Слабосоленая вода с примесью белка и жира, потомок динозавров, Я.

Тут я с радостью заметил, что мои безнадежно-панспермические мысли входят в явное противоречие с существованием хора и оркестра.

Вселенная перестает быть холодной и при этом, вопреки законам природы, ледники Антарктиды прекращают свое сулящее гибель таяние, когда объединенная команда людей издает звуки, подсказанные Добрым Хозяином и организованные по законам Накопленного Настоящего.

Перед фактом столь очевидной божественности сотрясений воздуха я еще в детстве удивлялся парадоксу условности нашего существования в сравнительно тонком слое атмосферы.

Удивляюсь и сейчас.

В детстве меня повергал в смятение мысленный эксперимент общения с глухими пришельцами, когда было так легко найти общий язык, используя предметы и символы — а музыка как бы и не существовала.

Теперь этот эксперимент уже не угрожает сведением музыки до уровня специфически людской частности. Теперь он указывает на существование чего-то еще — пусть будет понаучнее, к примеру — МЕТАЯЗЫКА.

Потому что я представляю себе, что и у глухих пришельцев были вдохновение построить корабль — и тоска в пути.

Вспоминая, как смотрит глаз акулы, я понимаю, что мои представления принадлежат вере, потому что все может быть совсем иначе: глядящий на нас из Вселенной глаз может и не знать, что такое тоска.

Возражением служит тот факт, что пришельцы, так же как и мы — дети Большого Взрыва: происходим из одной точки при всей неопределенности этого понятия. Имея столь общий корень, сознание идентично: «звездное небо над нами, Царство Божие внутри нас».

Возражение возражению формулируется просто: Бога нет.

Мы и Они — сами себе черти, прогресс — полеты на метле. Доброта — экономия тревоги. Потому что как только стая усложнилась, терпимость к ближнему оказалась выгодной: лучше тратить силы на охоту, чем оберегать холку от брата.

Мимо жизни протекаешь. Понятия остаются в памяти, оставляют там темный или светлый, холодный или теплый след. Но между тобой и ими — расстояние: вот ты, а вон — всё остальное.

Только мимо Бога не протечешь при полном объявленном неверии. Дело тут не только в страхе смерти. Запределен соблазн: а вдруг бы поверить — и вот, вся твоя воля есть ЕГО Воля, а ты — только проводник.

Удесятерились бы силы — и, говоря красиво, цвела бы даже осенью надежда.

Вот и оркестр готов к выступлению, дирижерская палочка взмыла вверх, сейчас она начнет движение, и мы все — оркестранты и слушатели — станем единым целым, восприимчивым к Метаязыку.

Интересно, что сегодня в репертуаре?

Мне приснилось, что я зашел в роскошный магазин, чтобы купить часы. И увидел абсурдную картину: продавцы проверяют у покупателей зрение.

Приятель-физик рассказывал мне, что есть теория, согласно которой Больших Взрывов и Вселенных множество. Вдруг мне стало понятно, что Наука и Бог неразделимы.

И в самом деле, предположим, что Большой Взрыв — уникальное событие.

— Бог, Бог, — восторгаемся мы, потому что Уникальность — это уже не статистика, а чудо.

Предположим, что измерений и взрывов не счесть. Тогда проблема задвигается в бесконечный ящик. И мое разнузданное воображение, возникшее у обезьяны в результате многотысячелетнего трудового опыта, а теперь считающее себя вправе мной командовать, тут же поддается соблазну. Бесконечный ящик превращается в сверкающий тоннель для перехода в Вечность. Четкость изображения такова, что уже почти хочется немедленно под березу.

Бестелесный Я всплакнул бы на собственных похоронах, жалея близких, все еще верящих и не верящих в то, в чем я уже пребываю.

Вот и тоннель, вот и захватывающее чувство скорости, которое мы в жизни так обожаем — может, как раз, в предчувствии.

Сопровождая себя в полете, я сохраняю способность сознавать, и поэтому вижу, как моя утратившая телесность Душа сейчас расстается с миром, а это значит, что образованный миром ум перестает быть умом, а становится духом — и я скажу точнее — СНОВА становится духом, чтобы быть перезаряженным в новую ипостась — возможно, в новом мире.

Мне показалось, что расставаться со старым миром трудно, пока ты в нем.

А дальше — все легко.

Должно же хоть когда-нибудь стать на душе легко!

Как хотелось бы сказать, — В этом моя Вера!

Вот только сегодня утром я сидел под теряющей желтые листья березой и поражался ее доверчивой самодостаточности в соседстве с таким непредсказуемым мной.

Конечно же, я не возьму нож и не вырежу на ее коре «верю».

Береза сейчас теряет листья. Всякий раз, когда лист отрывается и, пока падает, шуршит еще прикрепленной к дереву листвой, я чувствую, что мир прекрасен. Сейчас я уверен: береза старается, чтоб я уразумел, как мир прекрасен?

Мне показалось, что бессмысленность существования мира, в котором появились осмысленные мы, невероятна.

А если так, то конечной целью перевоплощений не может быть небытие: тупиковая цель недостойна осмысленного мира.

— Расточительство, — говорит расчетливый Я, подозревая существование еще одного, пока неизвестного закона сохранения.