Ларри Крабб - Внутренний мир

Она вынуждала меня рассмотреть ее предположение и представить заключение эксперта, но она не давала мне возможности с сочувствием и пониманием исследовать страхи, терзающие ее женскую душу. Я задавался вопросом, что заставило ее отвергнуть всякие отношения, кроме связанных с церковным служением. Что вызвало в ней, как в женщине, ощущение такой опасности, что она пожелала спрятать мягкие, нежные и чувствительные части своей души за глухой стеной компетентности и преданности делу?

Я понимаю, нет ничего плохого в компетентности или преданности делу или идее, даже наоборот, это весьма похвально. Проблема же заключается в том, какой цели они служат. Я сразу заподозрил, что Мария использует свои природные способности и духовные устремления, чтобы защитить себя от возможной боли, которые могут принести близкие отношения. Если дела обстояли именно так, это означало, что женщина находилась на самой периферии христианской жизни. Она посвятила себя всему: исполнению определенных обязанностей, служению, учению, работе, общению с людьми, но только не искренним и близким отношениям с ними. Она и сама не получала удовольствия от несовершенной, но подлинной любви окружающих ее людей и, что более важно, не отдавала своей любви другим. Ее главной непоколебимой задачей была защита себя самой от страданий и разочарований, причиняемых человеческими отношениями.

До сих пор в ее жизни никто и никогда не задавался целью выяснить и объяснить ее истинные мотивы и побуждения. Никто и никогда не замечал, чтобы она общалась с мужчиной дольше нескольких минут без того, чтобы не перевести разговор на церковные вопросы. Когда мужчина выражал хотя бы намек на романтический интерес к ней, она напрягалась и с удвоенным рвением погружалась в работу. Никто и никогда не пытался разобраться в ее подходе к взаимоотношениям с людьми. Никто и никогда не любил ее мудрой любовью.

Церковь, заполненная людьми, подобными Марии, – а я подозреваю, что таких церквей немало, – это нездоровая церковь. Павел писал, что Тело Христово получает приращение, когда каждый из его членов исполняет свое дело (Ефесянам 4:16), когда каждый христианин может отдавать себя, искупленного, одаренного человека, Телу таких же верующих. Ему не надо больше заботиться о самом себе, он свободен и может направить свою любовь на окружающих людей. Мария же не была свободна. Несмотря на свою старательность и работоспособность, она все же не исполняла того дела, ради которого была призвана. Ее деятельность в церкви, совершаемая, казалось бы, во имя Божие, не была ни выражением сердца, которого коснулся Господь, ни попыткой принести людям божественное благословение. Ее сердце было охвачено страхом, и ее побуждением была самозащита. Богатейшая часть ее существа, та, что могла бы оказать влияние на жизни других людей и которая могла бы принять их ответную привязанность, в том числе и привязанность со стороны мужчины, была надежно спрятана от глаз за непроницаемой ширмой ее поведения, которая позволяла людям иметь с ней дело только по работе.

В то время как мы с Марией продолжали разговаривать, я заметил ей, что при общении она производит впечатление женщины деловой, но не мягкой и нежной. Она невозмутимо парировала мое замечание, согласившись, что она – хороший работник и поэтому у окружающих вполне может возникнуть подобное впечатление. Я немного поднажал, спросив, какие чувства вызвало у нее мое наблюдение, но ей это не понравилось и немного смутило.

Понадобилось еще несколько встреч, чтобы она, наконец, призналась, что ей действительно немного одиноко. В течение последующих месяцев мы тщательно исследовали ее взаимоотношения с наиболее значимыми и дорогими ей людьми, стараясь разгадать, чем могло быть вызвано ее разочарование. Нам не удалось обнаружить ничего такого, что могло напрямую травмировать ее: ни язвительности двоюродной сестры, ни побоев отца-алкоголика, – но ни один человек за всю ее жизнь никогда не приласкал ее. Отец ее умер несколько лет назад. Он был хорошим человеком, крепким христианином, для которого преданность Господу была лучшей добродетелью. Она не могла припомнить ни одной беседы, в которой бы он по-доброму, откровенно поговорил с ней о важных для нее вещах. Она не осмеливалась заговаривать с ним о своем тайном увлечении каким-нибудь новым мальчиком в школе. Говорить с отцом «об этом» было немыслимо. Подобные разговоры были не приняты и даже не рассматривались как возможные.

Когда я попросил ее вообразить отца таким, который с теплотой и уважением выслушивал бы все, чем она хотела бы с ним поделиться, ее глаза увлажнились. Ее сердце жаждало того, чего она никогда не имела. Отец ясно давал ей понять: «Ты не можешь искать покоя в моей любви. Лучше стань более преданной Богу». Она научилась не обращать внимания на свои желания иметь то, что было ей недоступно, браня себя за глупость и незрелость всякий раз, когда у нее появлялось желание, чтобы ее обняли. И она все больше и больше посвящала себя христианской работе.

Почему так происходило? Учитывая то, в какой обстановке она жила, так ей было легче. Если отрицать отчаянное стремление к тому, что было в таком очевидном недостатке, риск испытать еще большее разочарование был минимален. Ее напряженный труд для церкви завоевывал немалое одобрение со стороны окружающих, и ей это было приятно. Работа была также действенным средством дать понять людям, особенно мужчинам, что она не выставляет себя на ярмарке невест и вообще не стремится к близким отношениям с кем бы то ни было. А толстый слой духовности довершал защитное одеяние. Немногих привлекает перспектива близости с теми, кто повенчан с церковью. Такими людьми принято восхищаться издалека, прямое участие ни от кого не требуется. Мария располагает людей к себе, учит их уважать и ценить ее, но никогда не возбуждает в них желания проникнуть в тайные уголки ее существа, но именно в глубине души она и желала быть любимой.

Когда она позволила себе почувствовать, как сильно ее желание, чтобы кто-нибудь сблизился с ней так, как никогда не был близок с ней отец, Мария начала видеть, что все ее поведение и манера общения были направлены на то, чтобы обезопасить и защитить себя от других. Запомните один важный принцип: когда люди отрицают свою жажду, они не могут объяснить себе своего поведения. Но когда жажда признана, а самозащита разоблачена, тогда доверие ко Христу может стать более глубоким, а покаяние – более полным. Мы можем больше доверять Господу, когда знаем, как отчаянно нуждаемся в том, что может дать нам только Он. А чем более полно разоблачен наш грех, тем более основательно мы можем разобраться с ним. Врач, который видит всю проблему целиком, лучше сделает свое дело, чем тот, который разглядел только ее часть.