Иерофей - «Знаю человека во Христе...»: жизнь и служение старца Софрония, исихаста и богослова

Также, воспользовавшись моментом, он подчеркнул, что после его кончины нужно удержать дух, которым он вдохновил монастырь. А именно он хотел, чтобы, кроме основного монастырского устава, в монастыре не было детального правила, которое, помогая, создает при этом некое духовное самодовольство и уничтожает свободу, а без свободы не может развиться глубокое покаяние. Как я понял, старец желал связать жизнь монаха киновии с духовной свободой и исихастской жизнью пустынника. Он подчеркнул, что глубокий плач есть истинный "дух" православного монашества, который он познал на Святой Горе.

Вечером 23 сентября на всенощной и 24 сентября на Божественной литургии мы глубоко чувствовали и жили присутствие и благословение Старца Силуана Афонского. В этот день прибыло много паломников со всей Европы, главным образом, тех, кто получил пользу от поучений святого Силуана. Действительно, многие западные христиане стали и становятся православными, будучи вдохновлены словами святого Силуана. Это означает, что в Православии их привлекают не диалоги и съезды и не философские рассуждения, но слова живых свидетелей — созерцателей живого Бога.

В эти три дня нам выпал редкий случай порадоваться славе двух великих духовных мужей. Я радовался присутствию старца Софрония, послушника святого Силуана, и сам старец Софроний радовался, как малое дитя, благословению святого Силуана. Конечно, он считал, что монастырь честного Иоанна Предтечи обязан своим основанием слову, молитвам и предстательству святого Силуана.

23 сентября, накануне дня успения святого Силуана, совершалось пострижение сестры-гречанки в монахини. Старец всегда считал, что постриг — не праздничная служба и должен проводить в атмосфере покаяния и молитвы. Монашеская жизнь есть крест и духовное погребение, а яркая праздничная атмосфера уводит аскета от сущности монашеской жизни. Поэтому таинство пострига в схиму совершалось вечером, в присутствии одних монахов, когда все паломники удалились в свои келий и ничего не знали. Поведение старца, чтение молитв производили впечатление, что он не просто совершал службу, но передавал монахине саму жизнь. После службы старец не произнес никакой проповеди или поучения, он просто сказал, определив сущность монашеской жизни:

Вот, сестра Ф., ты стала монахиней. С начала устроения Церкви и до сего дня так же, как передается священство, передается и монашеская жизнь как жизнь апостольская. Этим даром облагодетельствован и я, хотя и недостоин его.

Монашеская жизнь есть жертва, истощание, но поэтому она есть и слава. Когда мы чувствуем, что отрекаемся от мира ради Христа, мы приобщаемся нетварному свету триединого Бога.

Итак, живи и наслаждайся этой вечной жизнью до самой смерти. Аминь.

И дал ей свое благословение.

Тогда старец благословил меня прочитать его сочинения, собранные в книгу "Видеть Бога как Он есть", в которой говорилось о плаче, о покаянии, о даре памяти смертной и т. д. Отец Захария перевел эту книгу с русского языка на греческий. Я был изумлен. Мне казалось, я читал сочинения святого Симеона Нового Богослова. Я был действительно "опьянен" словом старца.

Еще я помню, как, прочитав писания старца о нетварном свете, а затем Апостольские послания евангелиста Иоанна, почувствовал глубину каждого слова, как будто бы вышел некий свет знания. То же произошло со мной и после чтения Послания к Евреям. Старец говорил, что Послание к Евреям есть автобиография апостола Павла, в которой Христос представлен как Архиерей, которого апостол Павел познал на пути в Дамаск. В послании говорится о покаянии и плаче апостола в Аравийской пустыне, который был переживанием Христовой молитвы в Гефсимании, об учении Божием и глубине веры. После такого анализа, сделанного старцем, я прочитал послание как будто в первый раз, как если бы я обрел новое видение и перспективу.

Я очень радовался, наблюдая, как старец общался с людьми. Лишь завидев его, люди окружали старца, а он с удовольствием разговаривал с ними, радовался общению, часто шутил и смеялся от всего сердца.

Как память о том моем пребывании в монастыре я храню фотографию старца, которая публикуется на обложке настоящей книги. Мы сидели перед небольшим сараем: ныне на его месте построен храм святого Силуана. Это был один из тех чудесных осенних вечеров, когда солнце медленно клонится к закату, и в монастыре царит мирная умилительная атмосфера.

Я попросил старца о личной встрече, и он, как всегда, охотно согласился. Эта беседа состоялась во время прогулки и была посвящена нашей излюбленной теме — молитве.

— Во время молитвы сердце должно открыться. Открытость сердца выражается в слезах, в плаче. Тогда человек ощущает в сердце глубину, а его ум погружается в эту внутреннюю глубину и соединяется с сердцем.

— Действие умной молитвы в человеке может начаться, и когда он лежит в кровати. Тогда нужно оставаться в том же положении и молиться.

— Необязательно начинать молитву, когда уже есть плач. Молитва действует в любое время и в любом месте: "Дух дышит, где хочет" [591] Ин. 3:8 . .

— Иногда после долгого плача и напряженной молитвы возникает боль в сердце и голове и появляется мысль, что "сейчас умрешь". Тогда требуется особое внимание. Не следует совсем прекращать молитву, но можно немного сократить, ибо, прекратив молитву, можно ее потерять совсем.

— Иногда мы совершаем дневное правило без внимания. Иногда же мы молимся с вниманием, даже когда заняты работой. Так происходит оттого, что духовная жизнь часто связана с психологическим состоянием молящегося. Если психологическое состояние в порядке, то, и работая, можно творить молитву. Или когда есть плач в сердце, тогда есть и молитва.

— Человек может хранить память о Боге, даже не произнося слов молитвы.

— Прежде чем совершить что-либо, нужно ждать, пока Господь даст на это силы. Например, если у нас есть желание уйти на Святую Гору, но нет сил на этот шаг, то, даже и исполнив его, мы не получим никакой пользы.

— Часто по разным причинам сердце закрывается для молитвы. У людей это происходит по многим причинам. У одного — от дерзости, у другого — от пустословия, у иного — от тщеславия. Необходимо самоукорение и плач.

— Кто живет с внутренним напряжением в молитве, часто бывает излишне чувствительным и раздражительным. Есть большая опасность, что такой человек может разгневаться из-за пустяка, причем очень сильно. В таких случаях необходима большая осторожность.

— Жизнь монаха проходит в плаче. Это его естественное состояние. Здесь нет ничего странного: плач есть преизбыток Божественной любви.

— У того, кого посещает благодать Христова, молитва начинает твориться сама, сердце говорит ее. Он чувствует ее и днем, и ночью. Это особая благодать. Тогда ему нужно оставить мир и уйти в монастырь. А если останется, то скоро потеряет эту благодать. Обычно человек откладывает уход в монастырь, полагая, что и в миру сможет сохранить самодвижущуюся молитву. Но очень скоро она оставит его.