Франсуа Брюн - Чтобы человек стал Богом

Но это и отвергает о. Луи Буйе в неудачном труде: «Правда икон» [477] Verite des icons (Издание Criterion, 1984). . Страсть делает слепым, — как известно, этот великий теолог, которому мы стольким обязаны, поддался бесчисленным неточностям, необоснованным утверждениям, полуправдам, оставляющим тягостное впечатление недобросовестности. Доказательство от противного: глубокое понимание истинного смысла икон поистине важно [478] Об отношении между богословием иконы и Воплощением см: Иоанн Майендорф: «Le Christ dans la théologie byzantine» (Le Cerf, 1969, гл.IХ: «Vision de l’invisibleda querelle des images»); см. Также короткий, но очень насыщенный текст, где каждое слово имеет значение, у В. Лосского: «Vision de Dieu» (Delachaux et Niestle, 1962, с. 114) и недавнее прекрасное эссе «Le visage de l’icone», которое предваряет работу Оливье Клемана: «Le visage intérieur» (Stock/ Monde ouvert, 1978, с. 11-64). О сакраментальной роли иконы см. прекрасное эссе, построенное на категориях католической Церкви: Карл Зелиг: Ikonen, Zeichen des Heils (Aktuelle Texte, Heiligkreuztal, 1989). В романском католицизме находим на эту тему превосходное исследование в работе о. Christoph von Schonborn о. р.: L’Icone du Christ, fondements theologigues elabores entre le I er et le II e concile de Nicee (325-787) (Издание Университета, Фрибург, Швейцария, 1976). Можно только сожалеть о ещё недостаточном понимании таинства взаимопроникновения двух природ Христа, что объясняется возможно тем, что автор не понял, в какой степени барочная живопись и иконопись соответствуют двум различным интерпретациям этого таинства. С тех пор роль иконы, как таинства, не могло быть понято. Хорошее выражение православной точки зрения об этой работе находим в его прочтении у Мадам Revault d’Allones в Contacts № 102 (1978/2, с. 177-181). .

И не случайно некоторые иконы в настоящее время привлекают внимание христиан Запада; например, та, которую часто называют «Небесные врата» и которую один перуанец, живущий в Монреале, привёз из паломничества на гору Афон. И ещё в большей степени икона … Soufanieh… в Дамаске: одна юная христианка увидела в ней Страсти Христовы с особым экуменическим смыслом; эта икона и её многочисленные репродукции, как представляется, играют огромную роль [479] Christian Ravaz: “Soufanieh, les apparitions de Damas”, предисловие о. Laurentin (Mambre’, Paris, 1988). .

Здесь мы действительно в сердце христианства. И сам реализм этой концепции союза между Богом и человеком нам представляется существенным для христианства. Дело в том, что, как мы видели это в отношении Троицы, личности никогда не общаются между собой непосредственно, но всегда через свою природу. Итак, не может быть настоящего личного союза между нами и божественными личностями без подлинной общности природы, даже ограниченной, между ними и нами. Надо, чтобы мы могли действительно участвовать в самом существе Бога. Это и позволяет нам реализовать Воплощение Бога через наше воплощение во Христа. Именно это вступает здесь в действие, поэтому для нас теология, не ищущая или не принимающая этого реализма, не будет до конца христианской.

Владимир Лосский говорит, что «для святого Максима воплощение и обожение соответствуют друг другу и содержатся друг в друге» [480] Essai sur la The’ologie Mystique de l’E’glise d’Orient (Aubier, 1944, с. 132) Очерк мистического богословия Восточной Церкви. М. 1991. . На самом деле, воплощение Бога, такое оскорбительное для нашего разума, так трудно допустимое в самом себе, имеет смысл только тогда, когда оно даёт нам ключ к разрешению другой соответствующей трудности. Схоластическая и неосхоластическая теология, упрямо отвергая свидетельства всех наших мистиков об обожении человека, готовила для нас всех забвение реальности Воплощения.

Если единственно возможное для человека спасение не есть соучастие в абсолютной Любви, которая является самим существом Бога, тогда Воплощение Бога бесполезно и непропорционально преследуемой цели, какой бы она ни была. Но если счастье, желаемое для нас Богом, не есть реальное разделение Его собственного Счастья, Его собственной бесконечной Любви, которая является Его существом, тогда и Любви не существует и Бог также; у мира могла бы быть ещё первопричина если бы эта первопричина не была Богом, ведь человек, по крайней мере, благодаря своим желаниям и слабости был бы выше её.

В этом вопросе мы совершенно согласны, несмотря на её крайнюю суровость, с прекрасной книгой сербского богослова о. Иустина Поповича; «Человек и Богочеловек» [481] L’Homme et le Dieu-Homme, collection “La Lumière de Thabor” (L’Age d’Homme, Lausanne, 1989). . Битва, начатая Арием, продолжается веками ради «развоплощения» Богочеловека, ради изгнания человека из Бога, ради изгнания Бога из человека. Именно здесь решается теперь судьба христианства на Западе.

Однако важность ставки не должна заставить нас недооценить трудности. Церковное предание утверждает, со времён святого Павла и святого Иоанна по крайней мере, что этот подлинный союз с Богом нам отныне доступен, потому что Бог сам пришёл взять нас в своём Сыне; но предание не говорит, как это возможно. Роль богословия заключается в попытке угадать это так, чтобы это могло поддерживать нашу веру и, может быть, вести нас по пути единения. Но не нужно, — будем повторять это неустанно, — чтобы законное желание понять заставляло нас свести смысл нашей веры только к тому, что мы можем объяснить. Или, надо было бы отказаться жить, потому что никто не знает, что такое жизнь, или отказаться от счастья любить, потому, что никто не знает что такое любовь.

Мистики всех веков имели опыт этого союза с Богом всего их существа, даже их тела. Но они не знают, как осуществляется этот союз. Они могут только утверждать его; описать его; приблизительно; несовершенно. Они страдают от этого. Иногда они боятся богохульствовать, настолько слова, найденные ими для нас, кажутся им недостаточными. Но, однако, они не обращают внимания на это, потому что чувствуют, что сам Бог властно побуждает передавать нам их свидетельства.

Надо попытаться привести в порядок их рассказы и извлечь из них, если это в наших силах, связное богословие. Но если в конце наших усилий мы не совсем достигнем нашей цели, не следует из этого заключать, что мистики лгали или ошибались.

В сущности, мы уже встретились с этой трудностью, когда спрашивали себя, может ли Бог действительно любить нас. Тогда проблема касалась уровня личностных отношений и заставила нас подвергнуть сомнению концепции «классической» метафизики о самом существовании Бога. Теперь проблема находится непосредственно в плоскости бытия, но это та же проблема. Главная трудность заключается в том, чтобы иметь в ввиду истинное отношение, то есть взаимное, или общность между Совершенным и несовершенным, Бесконечным и конечным, Вечным и преходящим… Если Бог не есть Совершенство и совершенное Счастье, то Ему нечего нам дать. Но если его Совершенство и его Счастье мешают ему на самом деле общаться с нами, то Он не может дать нам того, что имеет.